Вот какой-то неуравновешенный путешественник, очевидно, уже принявший на грудь, расходился так, что не стало слышно вокзального диктора. На скромную, неприметную жену, которая пыталась внушить ему правила хорошего тона, внимания он не обращает. Сей громогласный оратор замечает её, наверное, только по «красным дням календаря», когда не на ком зло выместить или треба удовлетворить скотскую похоть.

– Эй, проводница! Ты чё так медленно пальцами шевелишь? – налетел он, словно коршун, на служащую железной дороги, – Совсем нюх тут потеряли, дармоеды хреновы! Жалобу надо писать, чтобы всех премий лишили!

– Иди, жалуйся!.. Хоть самому президенту! – парировала острая на язык женщина. Собственно, тихоням на работе, связанной с непосредственным общением, делать нечего, – Пока будешь кляузничать, поезд без тебя уедет. Придётся до пункта назначения по шпалам добираться, – добавила она невозмутимо.

Оценив находчивость проводницы, большинство отъезжающих встало на её сторону.

Мужик не ожидал подобного развития сюжета и притих: не хватало вместо отпуска загреметь в милицию. Кто ж завтра с братьями самогонки нахлещется до потери пульса? К счастью, «нарыв» лопнул так, что гной остался за кадром. Ездоки потихонечку всосались в утробу вагона и принялись компактнее рассредоточивать баулы и «чумоданы».

Чух. Чух. Чух-чух. Чух-чух-чух, – поют колеса свою монотонную песню. Отправляемся в путь по маршруту: Москва – Ближнее зарубежье. Дико звучит, но историю не переделать. Отделились бывшие братья по разуму, да и хрен с ними. Нашей стране от этого хуже не стало. Хотя, по старой памяти они иногда пытаются залезть в карман старшей сестры.

Чух. Чух. Чух-чух. Чух-чух-чух… Эх, отправляемся на ночь глядя! Как я порой завидую устраивающимся на полках пассажирам!.. Конечно, дорожная тряска – не домашний комфорт, но они чувствуют себя, словно дети в колыбели. А мне чуть менее суток придётся спешить по этим стальным, неумолимым рельсам, делая редкие передышки на станциях и полустанках. Но смотрю: не все желают укоротить неблизкий маршрут за счёт погружения в сюжеты снов. Одни побежали с сигаретами в тамбур, другие завалили столики нехитрой дорожной снедью – варёными яйцами, копчёными курами, огурчиками-помидорчиками, которые должны послужить надёжной закуской при употреблении водки или портвейна.

Не стал исключением и горластый мужичок, чудом избежавший свидания с органами правопорядка. Они с женой оккупировали две нижние полки; и если хлопоты по сортировке громоздкого багажа легли на «железные» плечи слабого пола, то опеку над продовольственной сумкой Ваня Кукарекин посчитал собственной привилегией.

– Клава, чё ты мельтешишься под ногами? – пробурчал он, недовольный тем, что момент возлияния оттягивается.

– А тебе так и не терпится налакаться! – горестно вздохнула подруга жизни.

– Молчи, Тортилла! Лучше бы я один в отпуск поехал! С тобою – одни проблемы!

– Если надоела, давай разводиться! – неосторожно сказала Клава и нарвалась на минное поле возмущения.

– Я те разведусь… И думать об этом забудь! Кто мне стирать да жрачку готовить будет? Потом… я-то себе грелку под бок найду, а ты кому нужна, рыхлая и конопатая? Разве что – бомжу с вокзала, у которого не стоит?

Иван продолжал бы и дальше оскорблять жену, но тут подошёл Геннадий Сафронович Толстиков и бросил спортивную сумку на верхнюю полку.

– Добрый вечер, товарищи попутчики, – вежливо поприветствовал он, как сделал бы любой порядочный человек.

– И вам того же, – за двоих ответила Клава. Иван сравнил свою врождённую немощь со статью соседа по плацкартному закутку и, завидуя чёрной завистью, отвернулся. Ещё в школьные годы ему крепко доставалось не только от сверстников. Однажды ребята, которые были на два года моложе, заставили Кукарекина стирать им грязные носки. Если бы не старшие братья, быть Ваньке – Аннушкой.