А я ему строго: – Судьба – это еще не значит женитьба, терпи, мой друг.

Я ведь уже тогда знала – какой он. Два раза был женат, в селе его за это все бабы ругали, а еще за то, что пьет, дебоширит. Я же его полюбила и поняла через его песни – вот он, настоящий. Глупым бабам не понять. Но – нужно было решиться. Броситься в этот водопад. Он же не такой как все остальные, он – поэт, творец, как я с ним жить буду? А вдруг, узнав меня, разлюбит? И вот, решилась. На концерте, опять же, к нему подхожу, говорю:

– Судьба велит в ЗАГС идти!

Он застыл, как громом пораженный, затем поднял меня на руки и долго-долго кружил перед всеми сельчанами.

– Ты – моя первая и единственная любовь, – сказал он,– и вот, видите, сколько лет живем вместе, а все – как будто в первый раз.

Она подошла ко мне, взяла меня за руки:

– Доверьтесь вашей судьбе, и все будет хорошо.

Чтобы не отвлекаться на себя, я спросил ее:

– Ну а вы-то что ему ответили?

– А ты, – говорю, – моя последняя любовь.

Она еще хотела что-то добавить, когда внизу раздался звонок.

Марина выглянула в окно и схватилась двумя руками за голову:

– Миленький, выручайте! Не дайте ему войти, не то Володя его точно убьет!

Я тоже подошел к окну. Внизу, у калитки стоял невысокого роста человек лет пятидесяти с сумкой через плечо. Щурился, улыбаясь, на утреннее солнышко. Да кто же это?

– Гроза села – наш почтальон, идите же! – она была сильно обеспокоена. Я поспешил вниз. Увидев меня, почтальон почтительно, даже ласково, улыбнулся и представился:

– С вашего позволения – Княжев, Владимир Ильич, специалист по информационному обеспечению населения на бумажных носителях… и не только. Если совсем просто и доступно – почтальон. С кем имею честь?

Я тоже улыбнулся, вспомнив слова участкового насчет местных жителей. Контраст между его профессией и внешним видом был удивительным. Высокий лоб, проницательный взгляд, белая рубашка, галстук, отутюженный  костюм-тройка и начищенные до блеска черные туфли напоминали скорее общественного деятеля или, на худой конец, профессора, но только не почтальона. Я назвал свое имя. Довольный произведенным на меня впечатлением, он продолжил:

– Здесь, в провинции, в глуши, напрочь путают два по сути различных понятия. Называют меня почтальоном! – и засмеялся заразительным смехом. – Это, батенька, в корне, повторяю, в корне неверно! Что такое почтальон? Это неодушевленный, так сказать, предмет, в который вкладывают неодушевленную же бумагу. А что такое – специалист по информационному обеспечению населения? Это – светоч, источник знаний и мудрости, это ваш единственный и незаменимый советник. Кто как не я должен открыть глаза этим темным людям на все происходящее в мире? Объяснить им – совсем просто и совсем доступно – эту колоссальную и сложнейшую систему общественных, экономических, духовных – каких хотите – связей. И каждому, да, каждому – указать его место в этой иерархии, его цели и задачи в простой и примитивной деревенской жизни.

В волнении он заложил руки за спину и стал ходить передо мной вперед и назад; мысли, видимо бушевали в его голове и не давали ему покоя. Проходя мимо меня, вдруг резко повернулся, схватил за пуговицу рубахи:

– Вот вы, батенька, на каком поприще себя являете миру?

Я назвал свою профессию.

– Замечательно! Великолепно! Вы – столичный интеллигент – явились в нужное время в нужном месте. Я как раз окончил – и теоретически и практически – чрезвычайно важную и чертовски сложную работу. Труд всей жизни. Ну кто – как не вы сможете понять мои идеи, мои революционные – не побоюсь этого слова – идеи!