Заходим, в доме пусто, слышно, как работает телевизор. Василий по-военному:

– А ну, выходь, святая душа, гости пришли!

Скрип дивана, и появляется – во весь дверной проем – медведеобразный человечище в спортивных брюках, толстом свитере, борода только выдает священника.

– Не юродствуй, сын мой занюханный, – произносит густым басом, – душа моя, как и у всех – грешная, да вот здесь только, – показывает на  свою голову, – поболее твоего будет.

Жмет нам руки своей огромной лапой.

– А если здесь у тебя поболее – чего же смотришь на суету мирскую? – показывает Василий в сторону телевизора.

Бородач густо расхохотался:

– Чтобы еще более удивиться мирской тупости и глупости! Что вытворяют, а? Бесятся, орут, прыгают, рядятся как… куклы какие-то. А кукловод кто – думаешь, понимают эти бараны?! Нагрешат, намаются, загонят себя в пятый угол, а далее куда? – по больницам, или вот – ко мне приходят спасать свои душонки. Как вы, например. Ну что, сын мой занюханный, – ткнул меня в грудь так, что я на себе почувствовал мощь этой “святой души”, – говори как на духу: чего тебе в жизни-то неймется?

…Что мне оставалось делать? Я и выпалил "как на духу":

– Хочу знать – что есть истина?

Поп замолчал, а я подумал, что сейчас он назидательным тоном прочтет мне краткий курс молодого христианина. Но не тут-то было:

– Садитесь за стол, – говорит, достает большую бутыль, соленые огурцы, сало.  Наливает. Опять спирт, чтоб его! Пьем, закусываем, молчим. Участковый смотрит на меня во все глаза – не ожидал, наверное.

– Был один когда-то, знал что есть истина, – медленно начинает поп, – да нет его давно уже. Ты вроде бы не похож на него… А значит, и дело твое пустое. – Выпей-ка еще, – и наливает мне полстакана спирта – я махом глотаю, глаза лезут на лоб.

– А теперь правду рассказывай – чего тебе надо?

Пока я соображал что ответить, вступился Василий:

– Не один он, святейшество. Спутница с ним. Вовка наш полчаса с ней провел  и в небеса свои улетел.

– Ах, вот как! – поп от души засмеялся, аж пот на лбу выступил. – За такую “истину” и я не против, – махнул полстакана, стал смачно закусывать, трясясь от смеха. Василий не отставал – и по спирту, и по веселью – выпил и пронзительно засмеялся. Только мне было не до смеха. Зря, наверное, рассказал.

– А я-то думаю – куда сына моего понесло? Только не истиной это зовется, а по-другому. Женись – и все дела.

При слове “женись” сердце сжалось, я стал трезветь, нарастала злость к этим двоим.

– Видите ли, святой отец, – подбирая слова, начал я, – замужняя она.

– Так пускай разведется, я возражать не стану.

– Так не любит она меня!

– А зачем же с тобой идет? – уставился на меня в недоумении.

– Чтобы тоже узнать – что такое истина. – Другого объяснения у меня, действительно, не было.

– Ух ты! – воскликнул Василий, наливая еще в стаканы, – впервые слышу чтоб женщина таким интересовалась, а если еще и в путь отправилась… Вот это да!

Поп сидел, нахмурившись, тоже, наверное, впервые слышал.

– За истину! – провозгласил участковый, и все выпили. Священник несколько раз погладил в задумчивости свою бороду:

– Ну что же, тогда будем рассуждать логически: цель благородная – да, благородная. Несбыточная – да, несбыточная. И что из этого следует? – он вопросительно посмотрел на меня и Василия – мы не знали. – А следует то, что вы пройдете – с божьей помощью, конечно, благородный путь к несбыточной цели! – и вновь разразился смехом.

– Судя по некоторым, ставшим мне известным фактам – он посмотрел мне прямо в лицо – этот путь должен стать не таким уж неприятным. И то хорошо, благодари бога. А любовь к богу прежде всего должна присутствовать в тебе, сын мой занюханный, а к женщине – уважение и внимание. Вот так. А теперь, дети мои – пора вам вернуться, откуда пришли. И старайтесь не грешить в вашей мирской маете.