Потом достал из рюкзака коробку с набором для китайской чайной церемонии. Коричневый деревянный ящичек и маленькие чашечки, чайничек. Всё это мне недавно привёз друг из Китая. Я разместил ящичек на единственной табуретке, на него поставил три чашечки, в чайник насыпал специальной зелёной заварки. Пока грелся кипяток, несколько раз понюхал заварку в чайнике, а уже потом заварил. Пахло приятно. Свежие простыни придали домику уют. Вид не портил ни мой рюкзак, ни Анатолия.

На стенах из оструганного бруса ничего нет, только несколько гвоздей у двери да лосиный рог в три веточки. Рядом с ним ещё две дырки в стене – видимо, два рога вывернули и забрали. Занавесок на обоих окнах нет. На ржавой плите печки моя новая электроплитка, электрочайник, кастрюля. А сама печка красивая. Сложена из нового красного кирпича. Её не стали белить, а покрыли специальным лаком. Потолок прошит вагонкой. Нелепой кажется огромная энергосберегающая лампочка на проводе. Пол грязный, и даже слышно – под ногами хрустит что-то.

На улице скрипнула дверь бани, и я решил, что пошли купаться. Хотел вылить из чайника первую, уже остывшую заварку. Первую, согласно церемонии, надо сливать. Но вдруг услышал, что они копошатся на крыльце. Я быстро налил в каждую чашечку понемногу – пусть попробуют. Сам сел на раскладушку, положив руки на колени.

Раскрасневшийся Лазарь вошёл в одних штанах на помочах. На руках у него, слегка завёрнутый в куртку, лежал Анатолий. Голова его свисла, не держалась, как у малышей. Лазарь прошёл туда-обратно по домику, каким-то чудом не опрокинул табуретку и осторожно положил Анатолия на стол.

Я не успел ничего спросить.

– Может быть, умирает, – сказал Лазарь. Он все ходил туда-обратно. От его разгорячённого тела и быстрых шагов домик казался совсем маленьким. – Запарился, наверно. У него в голове пластина металлическая вставлена. Может, накалилась. Я хлещу, жару поддаю, а он молчит. Ну, думаю, хорошо. Потом смотрю – а у него волосы мокрые взъерошены, глаза закрыты, как у котят, когда топишь. Мы уже отдыхали в предбаннике, на второй заход пошли.

Он заметил на табуретке мой чайный набор, взял одну чашку и подозрительно посмотрел:

– А это что у тебя?

– Чайный набор для китайской церемонии.

– Ты что? Кто это чай из стопок пьёт? – искренне удивился Лазарь. Взял чайник и через носик выпил всё его содержимое. После чего повалился на кровать и почти сразу уснул. Видимо, чай на него сильно подействовал.

А я ещё долго не мог уснуть. Прикрыл голого Анатолия простыней. Его безволосые ноги все в шрамах. Я долго смотрел на его голову, квадратная она или нет, искал то место, где под кожей железная пластина, слушал, затаив дыхание, дышит ли Анатолий. Иногда я подходил к Лазарю, но тот дышал громко, и было сразу понятно, что он спит. Эта ночь в моём домике далась мне с трудом и оставила после себя одни тяжёлые воспоминания. Уснул я только под утро.

Слышно было, как проснулся Лазарь, ходил рядом с раскладушкой и ворчал. Но я не в состоянии был открыть глаза. Мне удалось это сделать, только когда Лазарь громко хлопнул входной дверью. Я вскочил на скрипнувшей раскладушке и первым делом взглянул на стол. Анатолия не было. На улице туман, находящийся в постоянном движении, бегущий откуда-то с озера. Солнце едва угадывается сквозь туман, придавая всему особенный цвет. На озере гудение, словно индейцы собрались у костра и ритмично поют своими гортанными голосами.

Вообще я не люблю раскладушек, особенно таких: продавленных и сломанных. С них встаёшь не человеком, а шахматным конём. Я вышел на улицу. Лазарь стоял около бани в накинутой на плечи куртке. На узеньких деревянных сходнях в воду угадывался голый Анатолий. Он сидел по-турецки и играл на каком-то инструменте. Я подошёл к Лазарю.