– Нам негде, – уже совсем беззлобно напомнила Анна. – И да… прости, я действительно перегнула палку, кажется. Если уж сходить с ума по методике этого Фёстера, то в моей реальности ты был на тот момент гнусным типом, который думает только о себе и своих капризах. Но ведь это не умаляет моей вины, что я вела себя совершенно непотребно…

– Знаешь, ты действительно вела себя непотребно, но это не умаляет моей вины, что я думал только о своих капризах, – с облегчением засмеялся Эжен и, обняв Анну, притянул к себе и поцеловал в висок. – Но спать нам все равно негде. Вот еще одна общая точка наших реальностей, увы.

И они вместе позавидовали голубю, которому для сна достаточно было просто кармана рюкзака…

Глава 8. «Бессмысленный» смысл жизни

Когда Тор ушел, Один, все еще пребывавший в легком ностальгическом тумане, решил совместить приятное с очень приятным. Прихватив из стенного мини-бара бутылочку своего лучшего марочного меда поэзии, усталый, но воодушевленный Председатель отправился к морю – туда, где стоял дом его старого друга и партнера Ньерда.

В Компании Ньерд занимал довольно абстрактную должность – возглавлял гуманитарную организацию, невесть для кого и чего предназначенную. На деле же он просто периодически отвлекался от своих чаек и лебедей, и прибегал к Одину или даже к самому Шефу просить за моряков, рыбаков, нефтедобытчиков и вообще за всех, кому угрожала опасность. Прибегал, как был – с трубкой в зубах, в свитере грубой вязки и рыбацких штанах, искренне не понимая, что такое официальный стиль в одежде и какого водяного он нужен. Когда-то Один решил создать на него шарж и (вообще-то нарушая тем самым кодекс) придал внешние черты Ньерда одному земному писателю. Правда, слегка промахнулся – характером писатель был полной противоположностью добряка Ньерда, и отличался довольно-таки мерзопакостным нравом. Но Ньерд все равно опекал его и даже вдохновил на написание какой-то повести про старика и море. Писатель за него, кажется, даже крупную земную премию получил… В общем, Ньерд обладал поистине золотой душой, так что его невозможно было не любить. А с Одином, кроме всего прочего, его объединяло еще и общее увлечение птицами, хоть и разными.

И вот сейчас они вдвоем сидели на небольшой лавочке между линией прибоя и маяком и, вдыхая влажный соленый воздух, потягивали мед поэзии, глядя на темное засыпающее море, временами вздрагивающее во сне – совсем как люди, и даже боги.

Одину хотелось рассказать Ньерду рабочие новости и поделиться мыслями по поводу старого и нового проектов, но он медлил, опасаясь нарушить царящую вокруг и в них самих гармонию. Да и потом, он вовсе не хотел показаться, или, того хуже, превратиться в этакого зануду-трудоголика, который с утра до ночи только о работе и говорит. Ньерд же тем временем делился своими новостями:

– А я позади дома грядки разбил, капусту посадил… И клубнику. Как думаешь, приживется?

– Капуста и клубника? Вместе? На этой почве? Ну разве что ты поколдуешь, – Один хохотнул. – И вообще, с чего тебя вдруг на земледелие потянуло?

– Ну так я же из ванов, плодородие – наше призвание… Вся моя родня в земле копалась.

– Что-то когда я предлагал тебе взять на себя сельскохозяйственную сферу ты про родню не вспоминал…

– Ой, – отмахнулся Ньерд, – сфера-шмера… Все эти ваши отчеты, программы развития. Тоска зеленая. Для меня это хобби, а не работа. Ничего, вот посмотришь, какую капусту выращу…

Он помолчал и вдруг добавил:

– Бедная капуста. Я вот тут подумал: ведь это же тоже живой организм, да? Она растет, проживает какую-то свою внутреннюю жизнь, наверно. И все для того, чтобы просто быть съеденной. И иногда мне кажется, что с людьми все точно так же. Для чего они живут? Чтобы своей энергией питать и поддерживать нас, поставлять нам сырье для проектов? И в этом весь смысл? Хорошо еще, что сами они об этом не подозревают…