Он подошел к окну, положил руку на плечо Иоанну и сказал с легкой иронией:

– Знаешь, в наших кругах, – хотя, к сожалению, я не принадлежу уже ни к какому кругу, – есть субъекты, которым нравится казаться простыми. Казаться, хотя это не более чем завеса. Так вот, у Чичагова есть такая завеса…

– А Наполеон, батюшка? – вызывающе спросил Александр.

– А я о чем?! Но он вовсе не прислушивается к голосу благоразумия.

– Возможно, потому, что он уже поднялся выше его, господин граф… – заметил Иоанн, искоса взглянув на него.

Однако у старого Стурдзы не было желания продолжать разговор. Он тщательно придерживался распорядка дня и не желал отказываться от своих привычек даже ради самого значительного гостя. Он ласково тронул Иоанна за плечо и взял за руки, словно желая этим прикосновением удержать в памяти его присутствие здесь.

– Жаль, но приходится попрощаться с тобой, – сказал старый граф. – Смотри, – он, шутя, погрозил пальцем, – от Александра я буду знать со всеми подробностями обо всех твоих поступках. Слышишь? Со всеми подробностями…

Они остались вдвоем, угрюмо стоя у окна. Какой-то неясный звук раздался в воздухе, – должно быть, пролетела птица. Постепенно вместе с темнотой зал наполнился тем многосоставным благоуханием, которое источают микрокосмы сада: ромашки, издавали пьянящий запах, розы, георгины пытались высвободиться из под власти дождевой воды, ожидая свежего ветерка, о котором должны были возвестить верхние листья плюща, но те все еще пребывали в неподвижности…

В полумраке Александру было легче смотреть на Иоанна.

– Сегодня я заметил наступление осени и почувствовал ее…

– Правда? – ответил тот непроизвольно, сунув руку в карман.

– И все же, – с некоторой горечью сказал Стурдза, – я начинаю верить, что Корсиканец отведает нашей осени. Особенно если узнает, что на Кавказе климат еще мягче, и что по ущельям близ Казбека можно прогуливаться в одной тонкой рубашке…

Иоанн решил вести себя более живо. Он опустил руку на правое плечо Александра и, смотря куда-то в голубой полумрак, сказал:

– Наполеон, друг мой, – это некий глашатай. Слышишь?

Иоанн умолк на мгновение, нервно прикусил верхнюю губу и продолжил:

– Теперь, думаю, его больше не интересуют ни Франция, ни европейские государства. Он пытается одолеть своего бога – демона, который пребывает внутри него. Он – великий узник. Трагическая личность. О, как я понимаю его! Великий узник, сам же заковавший себя…

В промежутке между молчанием и его словами опустилась безучастная темнота, щедро укутавшая все образы. Однако ветерка все еще не было, и листва в саду оставалась бездыханной. Ночь обещала быть душной и тоскливой…

В треугольной комнатушке, в которой располагалась библиотека Александра, Иоанн долго перебирал карты, диаграммы и законодательные акты. Его волосы ниспадали двумя прядями поверх ушей. Было уже очень поздно, но, листая материалы, касающиеся деятельности фанариотов в придунайских княжествах, он не замечал времени. Золотистая муха, запутавшаяся в тюлевой занавеске, тщетно пыталась отыскать выход. Дом пребывал в вечерней дреме. Маятник часов злорадно шептал людям и вещам: «Вы стареете!»

Может быть, так прошла целая вечность?

На страницах книги, которую читал Иоанн, появилась тень от руки, державшей вазу. Он вздрогнул от неожиданности, однако постарался не выдать своего волнения перед ее спокойствием. Она поставила вазу на круглый столик и посмотрела ему в глаза.

– Я не ожидал тебя, Роксана…

Она стояла перед ним стройная, молчаливая, совершенно спокойная. Едва заметная улыбка в уголках губ придавала ей некую таинственную грацию. Это пшеничного цвета лицо с зелеными глазами, волевым подбородком, лицо, которому были присущи легкие движения, вверх, столь естественные и неожиданные, придавало ему смелости в трудные часы. Она никогда не говорила с ним напрямик.