– Здравия желаем, товарищ Пеникс!..
– Здорово, Ванюша!.. Давай-ка почеломкаемся. Царский режим мандой накрылся, теперь все люди – братья!
– Ито, правда, браток! – согласился Иван, поспешно утерев себе лицо рукавом, – Давай, что ли, похристосуемся… М-м-м-м… Чмо! Чмо! Чмо!
Матрос, как вампир, впился в Ивановы губы, которые тут же онемели и утратили всякую чувствительность.
«Ха! З-з-з-з… Ч-вок! Ч-вак! Чу-фыкс!» – клокотало и булькало во рту у Ивана, где безраздельно хозяйничал огромный раскалённый язык, казалось, не только самого дежурного матроса Поршмана, но и всего революционного балтийского морфлота.
– Воистину того, товарищ Пеникс! – чуть не подавился воздухом полузадушенный Иван, когда матрос Поршман, с усилием неимоверным, оторвался наконец от своей жертвы.
– Х-х-х! Ф-ф-ф-ф-ф, – отдувался Поршман.
– Товарищ Пеникс… Браток, а ты, часом, куревом не богат? – робко поинтересовался Иван.
– Ф-с-з-з! Табаку, Вань, не держим…
– Ан, врёшь, браток… А гумажка на что?
– Дура… Это ж для марафету.
– Чаво?
– Ну, это… для кокаину, – качнувшись, Поршман направился к своему дежурному посту за столом.
– Ча-во? – оживился Иван, услышав интересное незнакомое слово.
– Да, для дури, деревня.
– Для ду-у-ури?.. – по-детски изумился Иван.
– А ты сам спробуй. Накося… Да, ты винтарь отставь, чайником не греми! Вот. Зырь на меня, – Поршман носом потянул из рассыпанной щепотки бумажной трубочкой белый порошок, крякнул и передал трубочку Ивану, – Потяни. Ну! Н-ну…
– Х-р… Б-хай! Б-хай! Бхек-к! Р-р-р-р… – болезненно отреагировал Иван, выпрямляясь над столом с испачканным белым кончиком носа.
– Ну? Н-ну?, – настаивал Поршман.
– Х-хи! Х-х-хо! Бхек-бхек… Б-хе-хе-хек! Х-р-р…
– Н-ну-у?
– Х-р-р-р-р… Пропст!
– Как-как?
– Госпр! Х-р-р-р-р…
– А ты, Вань, как думал!
Слёзы брызнули из голубых Ивановых глаз.
– Про-поди-гос-сти! Х-р-р-р… Про-гос-сти-поди! Х-р-р-р! Х-р-р-р…
– Сивушки для полировочки, Вань? Чистый янтарь!
– Х-ха! Г-га… И-и-грэк-ха! Грэ-к-ха! Прос-ти, Гос-поди… Ик! Ик! От… И-и-и-и… Б-б-хай! Б-б-б-хай! Б-б-б-б-ха-ха– хай… Господи, прости… От-т, пробуровило, мать твою!
Поршман удовлетворённо откинулся на стуле.
– Вань, станцуем?
– Ажно, взопрел! Ф-ф-ф-ф, – обратил Иван свой светлый взор к потолку, ладонями размазывая слёзы на мокром круглом лице.
– Шинелку-то скидавай! Щас я тебя фрейлиной разодену – лебедя будешь представлять, – не унимался Поршман, – Вань, всё скидавай!
– Батюшки… Хто ето? В углу стоить, зубьми лязгаеть? – встрепенулся Иван.
– Штаны, штаны сымай!
– В углу! Хто ето? Сам без порток, рожа красная… Зубьями скрыпить! – уточнил Иван, указывая пальцем в сторону стенного зеркала в углу зала.
– Вань, патефон это… Щас музыку заведём! – попытался утихомирить Ивана Поршман, поднимаясь со стула.
– От, глазьями лупает, чёрт…
В следующее мгновение матрос Поршман взвился над Иваном, как коршун; и служивые мигом сплелись в единый живой клубок!
– А-а-а!
– Ваня!
– Не за-ма-а-а-ай! А-а-а! Отын-ди!
– Ваня… Ваня, не бось!
– Подсуропь! А-а-а! Подсур-ропь, говор-рю!
– Ва-ню-ша, не фор-ды-бачь!
– От-тынди, аспид-д! А-а-а… Да, п-подсур-ропь же-ж, м-мать т-твою… А-а-а!
– Ва-ню-шеч-ка!
– Не замай! А-а-а…
– Пирожок ты мой сла-день-кий…
– Ой! Нут-тря трещ-щать! От-тлип-пни, с-свол-лочь… В-в-а-а-а-а-а-а!
– Ват-ру-шеч-ка-а-а-а…
– В-а-а-а! Аспид! Я ж тока – махорочки одолжить… В-в-а-а-а-а-а-а!
Поршман соскочил с Ивана и в сладком бессилии повалился навзничь на кушетку, – Уф-ф-ф-ф! Ванюша, не горюй: табачок с меня… «Иру» курить будешь!
– Ва-а-а-а-а-а! – совсем сокрушённо по-бабьи заголосил стоящий на четвереньках посреди зала Иван.
– Вань, ты на флот не серчай, – умиротворённо проворковал Поршман, – моряки – народ душевный! У меня, после перепихляндии, на главном месте – поэзия… Вот, Вань, послухай!