На горах водились тигры,
Жили в логовах драконы.
В облака вступали горы;
Раздавались в отдаленье
Журавлиный крик печальный,
Обезьяний визг и стоны.
По утрам клубились тучи,
И туман вставал в ущелье,
На закате в чашу леса
Солнца падало сиянье;
И звенели там потоки,
Словно кольца ожерелья,
И нежней казалось лютни
Струй спадающих журчанье.
На горах росли деревья
И, цветя и зеленея,
Перед цепью этой горной,
Шли подъемы и откосы;
Подымали горы миску,
Ту, в которой ночью феи
Умывались и плескались,
Мыли шелковые косы.
А внизу сходили горы
К Млечному Пути, откуда
Посылается на землю
Рек раздольное теченье;
И земля сливалась с небом,
И казалась светлым чудом,
Красотой, Пэнлаю равной,
Вызывая восхищенье.
Чистота и муть когда-то,
Разделясь, образовали
Небожителей бессмертных
Драгоценное жилище.
Кисть художника и краски
Воссоздали бы едва ли
Эти скалы, что сияют
Блеска солнечного чище.
Перед этою задачей
Отступил бы даже гений,
Свет гирляндами вздымался,
И вершина засияла;
Темно-красными лучами
По камням скользили тени,
Ароматов легких нити
Вдруг сплелись зарею алой.
Рай земной такие горы —
И полны благословенья:
В красоте первоначальной
И утесы и долины.
Здесь растут на горных склонах
Вечно свежие растенья,
Новые цветы одели
Неприступные вершины.

Чжу Ба-цзе смотрел, смотрел и никак не мог налюбоваться окружающей красотой. Чрезвычайно довольный всем виденным, он в восторге воскликнул:

– Дорогой брат, какое чудесное здесь место! Это, несомненно, самая красивая гора во всей Поднебесной!

– Ну что, брат, – спросил Сунь У-кун, – можно здесь жить?

– Что ты, – смеясь сказал Чжу Ба-цзе, – это благословенная земля, а ты спрашиваешь, можно ли здесь жить.

Так, беседуя и шутя, они не заметили, как пролетело время. Спустившись с горы, они увидели около дороги нескольких обезьян, которые почтительно преподнесли им огромные гроздья темно-красного винограда, душистые груши и финики, отливающие желтизной пиба, дымчато-красные спелые сливы.

– Великий Мудрец, – промолвили обезьяны, встав на колени, – разрешите пригласить вас завтракать.

– У моего брата, – сказал смеясь Сунь У-кун, – неплохой аппетит, и одними фруктами его, пожалуй, не накормишь. Ну, да ладно. Ты уж не побрезгуй тем, чем мы богаты. Может быть, они заменят тебе пироги?

– Хоть аппетит у меня действительно неплохой, – сказал на это Чжу Ба-цзе, – но я всегда уважаю обычаи тех мест, где мне приходится бывать. Давайте, я попробую, что у вас за фрукты.

И Чжу Ба-цзе вместе с Сунь У-куном принялись за еду. Между тем день уже был в самом разгаре, и Дурень начал беспокоиться о том, что они не успеют спасти Танского монаха.

– Дорогой брат, – стал он торопить Сунь У-куна, – учитель, верно, заждался нас. Нам следовало бы поторопиться.

– Почтенный брат мой, – отвечал на это Сунь У-кун. – Прошу тебя пройти в пещеру Водного занавеса и отдохнуть немного.

– Я очень признателен тебе, дорогой брат, за твою любезность и гостеприимство, – ответил Чжу Ба-цзе, – но учитель и так давно ждет нас. Уж лучше нам, пожалуй, не ходить в пещеру.

– В таком случае не смею больше задерживать тебя, – сказал Сунь У-кун. – Тогда мы здесь с тобой и распрощаемся.

– А разве ты не пойдешь со мной? – спросил Чжу Ба-цзе.

– Зачем же мне уходить отсюда? – сказал Сунь У-кун. – Здесь я не подчиняюсь ни небу, ни земле. Живу в свое удовольствие, совершенно свободен, не бегаю, как мальчик на побегушках, и перестал быть монахом. Нет, я не пойду, иди сам и скажи Танскому монаху, что раз он прогнал меня, так нечего и скучать.

Выслушав это, Дурень не решился больше настаивать, боясь, как бы Сунь У-кун не рассердился и не пустил в ход свой посох. Пробормотав несколько слов на прощанье, Чжу Ба-цзе отправился в обратный путь. Между тем Сунь У-кун послал вслед за ним двух проворных, сообразительных обезьян, чтобы узнать, как поведет себя Чжу Ба-цзе. Не пройдя и четырех ли