Итак, «Снарк» пустился в путь без опытного моряка. Мы прошли Золотые Ворота 23 апреля и направились на Гавайские острова, лежащие на расстоянии двух тысяч ста морских миль по прямому направлению. Результат был нашим лучшим оправданием. Мы приплыли к Гавайским островам, и даже без неприятностей, как вы увидите, то есть без серьезных неприятностей.

Управлять судном взялся Роско. С теорией он был знаком как нельзя лучше, но он впервые применял ее на деле, и это явствовало из странного поведения «Снарка». Нельзя сказать, чтобы «Снарк» шел ровным курсом; вензеля, которые он выписывал, отмечались на карте. Иной раз, когда дул легкий ветерок, он делал на карте такой скачок, который мог быть только при сильном шторме, а в другой раз, когда, казалось бы, он быстро рассекал воды, по карте наше местоположение почти не изменялось. Но если судно делает, согласно показаниям лага, в течение двадцати четырех часов по шесть узлов, это значит, что оно проходит сто сорок четыре морских мили в сутки. Море было в порядке, и патентованный лаг также, а что до скорости, всякий мог видеть ее своими глазами. Поэтому все дело было только за вычислениями, которые не хотели двигать «Снарк» вперед по карте. Это случалось не каждый день, но все же это случалось. И это было вполне естественно, и ничего другого нельзя было ожидать от первой попытки применить теорию на практике.

Приобретение знаний в науке мореплавания имеет странное действие на людские умы. Моряк говорит об этой науке с глубоким почтением. Профану она кажется непостижимой и страшной тайной, поскольку он видит, с каким почтением относятся к ней сами моряки. Я знавал искренних и скромных молодых людей, которые, приступив к изучению мореплавания, вдруг ни с того ни с сего становились скрытными, подозрительными и самоуверенными, как будто бы они достигли бог весть каких высот человеческого духа. Самый средний моряк кажется профану пророком какого-то таинственного культа. Какой-нибудь любитель яхтсмен, затаив дыхание, приглашает знакомых взглянуть на свой хронометр. Поэтому-то наши друзья испытывали такой страх, когда мы отправились в путь без моряка-специалиста.

Когда «Снарк» еще строился, мы с Роско заключили приблизительно такое условие. «Я поставляю книги и инструменты, – сказал я, – а вы изучаете навигацию. Мне сейчас совершенно некогда. А когда мы выйдем в открытое море, вы научите меня всему, что изучили». Роско был в восторге. Надо сказать, что в то время Роско был искренним и скромным, как те молодые люди, о которых я писал выше. Но когда мы вышли в открытое море и он стал проделывать манипуляции таинственного ритуала, на которые я смотрел, благоговейно затаив дыхание, едва уловимая, но в то же время вполне определенная перемена произошла в нем. Когда он в полдень измерял высоту солнца, на него как бы нисходил сияющий нимб подвига. Когда он, спустившись вниз и закончив вычисления, поднимался снова на палубу и объявлял нам широту и долготу, его голос звучал повелительно, к чему мы были совершенно непривычны.

Но это было еще не самое худшее. Знания, наполнявшие его, оказались такого свойства, что их никак нельзя было передать кому бы то ни было. И по мере того, как он проникал в таинственные причины странных прыжков «Снарка» по карте, и по мере того, как эти прыжки выравнивались, знания его становились все более священными, таинственными и непередаваемыми. Мои ласковые намеки на то, что, пожалуй, время как раз подходящее, чтобы и мне чему-нибудь поучиться, отнюдь не встречали с его стороны сердечной и радостной готовности помочь мне. Ни малейшего желания выполнить уговор у него не замечалось.