Отец его был коллежский асессор Михайло Васильевич из старинных дворян, как то значится по родословной Головниных, а мать Александра Ивановна Вердеревская из того рода Вердеревских, который происходит от татарского князя Сала Хамира, крестившегося при Олеге и женившегося на его родственнице. Князь сей, получив обширные владения в Скопине и поселившись на реке Верде, стал называться Вердеревским.

Иван, Александр и Дмитрий. Первый умер в Ревеле лейтенантом, второй за болезнью не служил и умер в своей деревне; третий также умер, будучи в отставке капитан-лейтенантом.

В царствование императрицы Екатерины II в гвардию определяемы были богатые дворяне и небогатые: первые достигали офицерских чинов по гвардии и служили в оных до капитанского чина, из которого выходили или в армию полковниками, или бригадирами в отставку, а последние из сержантов шли в армейские капитаны и выходили в отставку майорами. В числе последних Головнин мог быть, ибо с братьями имел до 400 душ хороших крестьян.

В то время унтер-офицерское звание по корпусу было не пустое название, как ныне, но сопряжено с почестями и выгодами: на мундире было отличие и производилось жалованье – сержанту 24 рубля в год, подпрапорщику 16 рублей, капралу 12, гардемарину 6; по-нынешнему это значит серебром.

Так в документе, имеется в виду сочинение «О теории Земли».

После, однако ж, издержки сии по ходатайству морского министра П. В. Чичагова были возвращены.

Адмирал Корнвалмус, вице-адмиралы: Нельсон и Колингвуд.

Прежде, бывало, транспортов не вверяли лейтенантам, коль скоро им надлежало плыть далее пределов Балтийского моря. Такое отличие Головнину и указ за собственноручным подписанием государя императора, коим дано было полномочие, он поставлял превыше всяких наград.

Потому что в оном слишком много правды сказано на счет правления компанейского в Америке.

А капитан-лейтенантский чин он получил по старшинству 26 февраля 1810 года. В 1807 году получил он орден Св. Георгия за 18 кампаний, кои выслужил еще в 1806 году, а в 1810 году награжден орденом Св. Владимира 4-й степени за отличную службу и сохранение с отплытия до Камчатки здоровья людей и богатого груза.

Как, например, адмиралтейские плотники исправляли полы в сухопутных госпиталях, а печники печи. Они же строили вновь и починивали обывательские заборы и дома на Петербургской стороне, исправили невские мосты, а матросы навели их.

Во время распутицы перевозили на катерах трех частей города временных губернаторов и их свиту матросы же.

На Охте шлюп «Предприятие» в 1823 году.

На Охте 74-пушечный фрегат «Эммануил», спущенный на воду в 1824 году.

В Главном Адмиралтействе 84-пушечный корабль «Гангут», спущенный на воду в 1825 году.

В 1825 году на Охте для 74-пушечного корабля, а в Новом Адмиралтействе для 84-пушечного.

Таблица не публикуется.

Замечание сделано снявшим копию.

Ныне вице-адмирал.

Медные пушки нам даны с императорского фрегата «Эммануила»; они очень легки по своему калибру, вес каждой из них не более 31 пуда: следовательно, 15 пудами легче чугунных пушек того же калибра, и потому весьма удобны для такого малого судна в дальнейшем плавании.

Я не разумею здесь переходы из Кронштадта в Архангельск, к берегам Англии или в Средиземное море, которые нередко у нас величаются дальними путешествиями, а понимаю под сим названием путешествие, в продолжение которого год, два года или и более судно должно плавать по морям, в коих нет портов с морскими арсеналами, где бы можно было исправить судно в случае, если оно потерпит повреждение в корпусе, снастях, парусах и пр., и где бы был способ вознаградить потерю и недостатки в морских припасах, тогда необходимо ему надлежит искать пособия в запасных своих материалах и в произведениях природы тех земель, куда случится ему зайти, и справляться собственными своими людьми без всякой посторонней помощи.

Желая сделать журнал мой сколько возможно полезным для мореплавателей, я надеюсь, простительно мне поместить здесь следующее примечание. Обыкновение спускать стеньги и реи в крепкие ветры, стоя на якоре, давно было в употреблении: цель была та, чтобы уменьшить действие ветра на рангоут и чрез то доставить облегчение канатам. Но ныне в английском флоте, который, без всякого сомнения, есть первый флот в свете как силою, так и искусством своих офицеров и матросов, начинают оставлять сие обыкновение, и не без причины. Реи, сколько можно обрасопленные ноками к ветру, представляют менее поверхности его усилию, понуждающему корабль клониться назад, нежели когда они спущены на низ и стоят почти прямо, ибо тогда невозможно их обрасопить круто. Что принадлежит до стеньг, то правда, что спущением их уничтожается продолжение мачт, на кои ветр действует, но затем тогда такелаж под салингами, к топам мачт привязанный, представляет несравненно более площади усилию ветра, нежели в настоящем его виде, будучи вытянут; и в таком положении останавливая стремление ветра, делает упор его на канаты не с меньшим усилием. Это есть мнение многих искусных английских морских офицеров, с коим я, с моей стороны, совершенно согласен.

Сие замечание само собою требует от меня изъяснения. В лучших иностранных военных флотах следуют одному общему правилу ложиться фертоинг. Если рейд имеет прилив и отлив или течение от реки и наклонности вод, то якоря кладут по направлению течения, а где нет течения, там кладутся они в направлении господствующих ветров. Выдают для обоих якорей по целому почти канату; при положении якорей наблюдают, чтобы канаты были чисты (то есть не было бы креста) при тех ветрах, которые с большою силой дуют. Буде же на рейде течения нет и не примечено особенно владычествующих ветров, то кладут якоря или вдоль рейда, или так, чтобы при ветрах, которые обыкновенно крепко дуют, корабль не был, так сказать, растянут своими канатами, а стоял бы на одном из них. Долговременный опыт утвердил преимущество и выгоды сих правил. Выгоды очевидны, однако ж у нас на Кронштадтском рейде редко им следуют: якоря кладут поперек течения, отчего почти всегда крыжи делаются, а так как фарватер узок и нельзя выдать более полуканата на якорь, то развести крыж у нас есть дело многих часов, а имея по канату в воде, получаса было бы довольно.

Ныне вице-адмирала.

Сия монета, известная в целом свете, нигде достоинства своего не теряет, и как бы курс низок ни был на все прочие европейские монеты в отдаленных колониях (что всегда и есть), пиастр идет в настоящей своей цене, а нередко и более. Английское правление находит выгоду, выдавая жалованье своим войскам, вне Европы находящимся, пиастрами, которые выменивает в Англии и отсылает в колонии. На мысе Доброй Надежды приобретает оно около 5 пенсов от каждого пиастра.

Сей француз после раздумал ехать на упомянутые острова и остался в Петербурге.

Лавенсарские вехи мы проходили ночью и так близко, что при ночной темноте видели берег Лавенсара; курс наш, впрочем, далеко вел нас от них.

Здесь ясно видно, что курс привел нас выше, нежели надобно было; причина сему та, что я нарочно взял оный прямо на остров Фаре, в намерении удостовериться, действительно ли есть такое течение из Ботнического залива от многих впадающих в него рек, которое, как то в некоторых лоциях упоминается, чувствительное действие имеет на суда, сим путем плывущие. Курс я определил по самой новейшей шведской карте. И сей случай мне показал, что если есть течение, то оно должно быть весьма слабо – и только может приметно действовать на суда, которые за противными ветрами принуждены будут долго быть противу устья помянутого залива; впрочем, при попутном ветре, с хорошим ходом, всегда можно прийти прямо к тому пункту, на который курс взят, и течение никакой перемены не произведет.

У нас были громовые отводы, но я их никогда не приказывал поднимать по следующей причине: они обыкновенно поднимаются сигнальными фалами под самые кноты вплоть, и потом по наружную сторону брасов опускаются в воду таким образом, что с судном не иначе соединяются, как посредством веревки, а до дерева не прикасаются. Но как, будучи под парусами, часто бывает нужно почти беспрестанно или тянуть, или отдавать брасы, и нередко при шквалах или внезапной перемене ветра (которые обыкновенно случаются во время грома), надобно вдруг ворочать реи: тогда невозможно взять нужной осторожности, чтобы отвод где-нибудь не прикоснулся к дереву, а особливо в темную ночь. В таком случае, вместо того чтобы отвлечь, привлечешь удар. Сверх того, сильный ветр может отводную цепь как-нибудь соединить с реем или с корпусом судна, чего ночью и приметить нельзя. Я знаю примеры в английском флоте, что молния ударяла в корабли, когда громовые отводы были подняты, и был случай, что громом убило двух человек, когда они поднимали цепь к кноту. Впрочем, я не говорю, чтобы они были вовсе бесполезны, например: стоя на якоре, когда реи и брасы нет нужды трогать, громовые отводы можно поднимать без всякой опасности, или идучи с свежим боковым ветром: тогда они, будучи опущены с подветренной стороны, ветр их отдалять от корабля станет.

В рукописи: странного и, можно сказать, бесчестного…

В рукописи: которому примера ни в какой войне не представляет.

Я не хочу пропустить здесь без замечания одного обстоятельства, которое показывает явно, что английский адмирал имел предписание быть весьма осторожну в своих поступках с русскими военными судами: мне хорошо известно их правило не пропускать мимо флота никакого судна, не опросив его, и при опросе они обыкновенно стараются разведывать до самомалейшей безделицы. Но в сем случае они не прислали шлюпки даже спросить, откуда и куда мы идем, когда, лавируя, мы проходили близко их кораблей, они нас не спрашивали, хотя, впрочем, им было известно, что мы останавливались на рейде и имели сообщение с городом. А когда на ночь мы стали на якорь подле их флота, будучи у него на ветре, то один фрегат снялся с якоря и во всю ночь держался под парусами между нами и флотом, но ни шлюпки к нам не присылал и не опрашивал нас. Я уверен, что все это было сделано по предписанию, иначе англичане не могли бы утерпеть, чтобы не приехать спросить новостей.

Он называл себя агентом, или поверенным, датского адмиралтейства по случающимся в Эльсиноре морским делам.

Северное, или Немецкое, море есть одно из опаснейших для плавания морей в свете по следующим причинам: 1) берега, между коими оно заключается, усеяны опасными мелями и подвержены действию сильного прилива и отлива; 2) от неравенства дна и малой глубины оного по всему морю бывают неправильные в нем течения; 3) как оно заключено в тесных пределах, то невозможно астрономическими наблюдениями определять свое место так часто, как безопасность судна требует, а нужно узнавать оное по глубине и качеству грунта, который на всех банках сего моря различен или родом, или цветом, но для сего нужно иметь опыт многих лет, и только одни рыбаки, с малолетства промышляющие рыбной ловлей на здешнем море, могут приобрести настоящее и достаточное сведение о различных банках, дно оного составляющих; из которых обыкновенно самые опытные назначаются в королевские лоцманы. Ни одно английское военное судно не плавает по этому морю без лоцмана, а на линейных кораблях и фрегатах их по два бывает. Примечание сие я поместил в предосторожность тем, которые, надеясь на астрономические средства путеисчисления, пожелают без лоцмана плыть Северным морем.

По направлению помянутых берегов так, что у самого Скагена оно заворачивается почти к S, a в Каттегате правильного и постоянного течения нет, кроме как только (по словам лоцмана) у ютландского берега.

Быстрые неправильные течения, по всему Каттегату встречаемые, делают плавание в этом проливе весьма опасным, а особливо в долгие осенние ночи. Многие большие реки, впадающие в Балтийское море и в заливы оного, должны производить постоянное течение из помянутого моря в океан, но случающиеся бури в океане имеют влияние на сие течение. Они гонят океанские воды в Каттегат, которые, встречая Балтийское течение, переменяют его направление более или менее, смотря по положению берегов, а часто и совсем возвращают назад, что нередко можно видеть в Зунде, где течение иногда идет быстро в Балтийское море, хотя ветр очень тих, боковой или встречный течению. Но океанские бури не всегда могут производить возвратное течение, иногда, несмотря на крепкий ветр, с моря дующий, течение идет против его от разных причин, как, например: когда много дождей бывает в пределах и по берегам Балтийского моря и его заливов, когда снег на помянутых берегах тает и, наконец, когда крепкий ветр долго дует с восточной стороны. Столь многие разные причины, имеющие влияние на скорость и направление Каттегатского течения, делают невозможным подвести его под какие-нибудь известные правила так, чтобы мореплаватели могли принимать оные в рассуждение при определении курсов без ошибки. Датские офицеры, делавшие опись сему проливу, в изданной ими для него лоции, прямо отказались сделать какое-либо определение здешнему течению, упомянув только, что оно весьма неправильно и потому должно быть опасно.

На всех берегах владений датского короля лоцманы обязаны в парусах своих лодок иметь по одному полотну, выкрашенному красным, для того чтобы суда могли их узнавать и смелее приближаться к берегу. А для ободрения лоцманов, ездить на суда в большом от берега расстоянии, учреждено: что если судно делает сигнал для призыва лоцманов не при входе в гавань, тогда оно обязано платить им сверх денег за ввод в гавань известную сумму (риксдалер, я думаю) за всякую милю расстояния, в каком они его встретят от берега. И потому датские и норвежские лоцмана всегда с охотой выезжают навстречу судам, коль скоро приметят сигнал, а часто и без сигнала.

Рубашки, мытые в морской воде, весьма вредны здоровью тех, кто их носит. Мне опытом известно, что как бы хорошо они высушены ни были, всегда удерживают в себе влажность, и коль скоро пойдет дождь или от тумана в атмосфере будет влажно, то человек, не выходя наверх, даже перед огнем сидя, тотчас почувствует, что рубашка на нем сыра, если она мыта в морской воде. Многие английские искусные мореплаватели такого мнения, что рубашки, мытые в морской воде, вреднее здоровью, нежели долговременное употребление соленой пищи.

Лейтенант Грин. Будучи волонтером в английском флоте, я служил несколько времени на одном корабле с ним. Такое неожиданное свидание было для обоих нас весьма приятно.

Вход в Спитгед, то есть на Портсмутский рейд, очень приметен, и если бы он не имел сильного прилива и отлива, то был бы совершенно безопасен, и с благополучным ветром всегда мог бы вести на рейд всякий корабль тот, кто один раз здесь был. Но когда ветр дует противный или очень крут и притом крепок, так что нужно лавировать и при поворотах, располагая галсами, не только что избегать мелей, но нужно принимать в рассуждение силу и направление течений, которые переменяются более или менее, смотря по тому, как давно прилив начался, тогда надобно иметь опытного лоцмана, который бы хорошо знал положение мелей и местные свойства прилива и отлива.

Май, июнь, июль и август вообще почитаются мореплавателями самыми тихими и покойными месяцами в морях Северного полушария. Но, по моему мнению, август напрасно включен в то число: мне случилось несколько раз в течение сего месяца видеть жестокие бури в Северном море, в Атлантическом океане и в Средиземном море, и в первом из сих морей, 1798 года, ветр усилился до такой степени, что корабль «Елизавета», на коем я тогда служил при главнокомандующем Российской императорской эскадрой, вице-адмирале Макарове, будучи у Текселя, потек чрезвычайным образом и наконец принужден был спуститься в порт.

Такие ящики англичане называют Tanks; они обыкновенно стоят на шканцах под присмотром вахтенного офицера.

Адмирал Монтагю.

Контр-адмирал Кофин.

Комиссионер Грей.

Board of Trade.

К чести мастеров Арнольда и Барода, надобно сказать, что хронометры наши они доставили из Лондона в Портсмут с величайшим рачением и со всеми возможными предосторожностями. Ход их в Лондоне был верно определен, и потому надлежало пещися, чтобы на дороге они его не переменили. Для сего помощники помянутых мастеров, коим от них поручено было доставление хронометров в Портсмутскую академию, везли их в каретах, держа беспрестанно в руках, и ехали шагом во всю дорогу. А чтобы узнать, не сделали ли они перемены в ходу своем на пути, то для сего они имели с собою по три других хронометра, с коими время от времени, сравнивая их с начала и до конца дороги и находя всегда ту же разность, они уверены были, что перевоз сей ходу их нимало не переменил.

Спрюсовой эссенции, бульон, чай, сахар, горчицу, невода.

Если бы не было напечатано много книг, на всех европейских языках писанных, известными и заслуживающими вероятия путешественниками, которые все согласно подтверждают то, что я сказал об английской таможне, тогда я представил бы здесь три или четыре примера, случившиеся со мною и с некоторыми из моих знакомых, при коих я был свидетелем; сии случаи показали бы выражения, употребленные мною при описании гнусного характера служащих в английских таможнях, слишком слабыми и недостаточными для показания его в настоящем виде.

Академия сия находится в самом королевском Арсенале, в который, кроме к нему принадлежащих мастеровых и английских морских офицеров и матросов, никто без повеления управляющего Арсеналом комиссионера войти не может; а иностранцы совсем не могут иметь в него доступ без особенного повеления от членов, составляющих верховное морское правление. Такое позволение прежде получить было не трудно. А ныне г-н капитан Ховрин просил нашего министра доставить ему и офицерам его случай видеть заведения здешнего дока, но его превосходительство за сие не взялся, объявя, что прежде сего члены Адмиралтейства ему самому отказали в подобной просьбе. Причиной сему отказу они поставили неудовольствие, или, лучше сказать, политическую ссору, между ими и комиссионером дока Греем, братом лорда Говика, который до лорда Мюлграфа, нынешнего первого члена морского правления, занимал его место. Впрочем, эта причина ими вымышлена для одной учтивости, чтобы прямой отказ не показался слишком грубым. Вследствие сего я писал к комиссионеру Грею о нужде, которую имею иногда входить в Академию, и просил у него для сего позволения, обещаясь моею честью, что при входе и выходе одного шага не отдалюсь с дороги, ведущей от ворот дока до дверей Академии. Он мне отвечал весьма учтивым письмом, что приказание от него дано караулу не препятствовать моему входу в Арсенал. Я ему весьма обязан за сие позволение; а что меня более удивило, то это было позволение видеть весь док, о котором мне сказал в воротах главный смотритель, когда я пришел туда в первый раз и объявил ему о себе. По приказанию комиссионера он послал со мною одного из караульных приставов показать мне все строения и мастерские по всему доку. Для меня это не очень было любопытно, потому что, будучи в Портсмуте в то время, когда наши корабли находились в Англии и исправлялись в их доках, мы тогда всегда имели свободный вход в док, а также, служа на английских кораблях, я много раз был в нем и все видел, но мне хотелось офицерам и гардемаринам^>48 доставить случай посмотреть заведения и устройства английского Адмиралтейства, только я думал, что просить на сие позволение было бы неблагопристойно.

По нынешнему курсу более 700 рублей.

В сем повествовании я не счел за нужное упоминать беспрестанно о широтах и долготах, в которых мы находились всякий день, о ежесуточном переплытом расстоянии и румбе, по которому оно перейдено; также ни о градусах термометра, ни о дюймах барометра, для того чтобы избежать излишнего повторения одних и тех же слов, которые по необходимости должны были бы встречаться глазам читателя почти во всякой строке; но, чтобы не лишить любопытных мореплавателей нужных для них сведений о предметах, которые нередко могут быть им полезны, если не для примера, то, по крайней мере, для справок, я прилагаю в конце моего журнала таблицу (таблица не публикуется) счисления пути и метеорологических наблюдений, которая может им, при одном взгляде на карту, вдруг показать счислимый и настоящий путь наш и разность между ими, а также в каких широтах, в каком состоянии была атмосфера и какие погоды мы имели. Но в порядке повествования о сих предметах только тогда упоминается, когда они по каким-нибудь случаям нужны. Например: когда мы делали какие-либо наблюдения, видели небесные или другие необыкновенные явления, встречали чужие суда и пр., тогда широтой и долготой означены места, где то случилось, также необыкновенный холод или жар показан градусами термометра, а во время жестоких бурь о стоянии барометра упоминается.

Можно сказать, во всех учебных навигационных книгах упоминается, что между тропиками беспрестанно господствуют пассатные ветры. Но я имел случай в зимние месяцы нашего полушария испытать несправедливость сего утверждения по северную сторону экватора три раза, в 1804, 1805 и в сем году.

Выключая славного Кука^>72, капитан Ванкувер, по мнению моему, есть первейший из мореплавателей. Может быть, я и ошибаюсь: только мне кажется, что и капитан Кук, открытиями своими приобретший бессмертную славу, не превосходит нимало Ванкувера ни искусством в великой науке мореплавания, ни мужеством и твердостью духа и никакими другими свойствами, потребными начальникам, посылаемым для морских открытий. Словом сказать, Ванкувер имел способности и был в состоянии сделать все то, что Кук совершил, если бы судьбе угодно было произвести его на свет прежде сего мореплавателя, который после своих трех вояжей очень мало предметов оставил для открытий и славы будущим мореплавателям.

В рукописи: 7°7′21″.

В рукописи: 11°39′05″.