– Сколько человек? – осведомился султан.

– По меньшей мере сорок, – брякнул я наугад, не зная, рассмеется он в ответ на мою просьбу или нет.

– Мы рады снабдить вас этим числом людей, – откликнулся Санаваси столь торопливо, что навел меня на мысль: он заранее все продумал и предложил бы мне больше, попроси я его. – Статуя, что вы создадите, переживет века, а имя нашего великого султана с благоговением будут произносить наши потомки на протяжении многих и многих столетий. Мы благодарны вам.

Султан тут же сделал мне знак удалиться, и Санаваси увел меня в помещение поменьше, где мы обсудили, сколько и каких материалов мне понадобится, сроки завершения работ и мое жалованье – внушительное жалованье, но куда важнее была оказанная мне честь. Несколько дней спустя я покидал дворец, исполненный решимости создать величайшую статую, какой прежде не видывали во всем мире.

Первые месяцы были самыми трудными. Возведение лесов отняло немало времени, как и шлифовка горы песком, отчего каменная поверхность шелушилась, а многие рабочие кашляли кровью, врезаясь все глубже в скалу. Я рассказал об этом Санаваси, и он заявил, что любого, кто умрет, создавая Будду, отправят прямиком на небеса на крыльях ангелов в благодарность за принесенную жертву. Я передал его слова рабочим, им это не показалось заманчивой наградой. Предвидя смуту, Санаваси прислал солдат патрулировать нашу площадку, заставив рабочих удвоить усилия. Когда статуя только начала обретать форму, я давал указания, не выходя из барака, построенного у подножия горы. Хаканг по-прежнему помогал мне, ведя тщательный учет расходов за день, а кроме того, он пронумеровал все мои наброски и аккуратно разложил их по папкам. Но, будучи единственным знатоком по изображениям в камне, за ходом работ я следил в одиночку, страшно уставал и волновался, удастся ли закончить статую вовремя. В мое последнее утро во дворце султан обронил мимоходом, что любая задержка будет стоить мне головы, так что у меня была веская причина завершить работу в срок.

Поэтому сторонний наблюдатель мог бы сказать, что нам крупно повезло, когда к нашей площадке подъехал молодой человек по имени Пирен, искавший работу, но в действительности его появление, вроде бы не сулившее ничего дурного, лишь спровоцировало цепочку событий, которые повлияют на последующие десять лет моей жизни и породят столько предательств, кровопролития и горя, сколько я и представить себе не мог. Знай я, как повернуть время вспять, я бы дежурил на пороге барака и, завидев Пирена, хлестнул бы его коня, вынудив животное развернуться мордой назад и помчаться обратно с Пиреном в седле, прямехонько туда, где парня произвели на свет и выпестовали.

Красавцем он был писаным – густые темные волосы, ярко-голубые глаза. Родом он был с востока, из тех мест, что ближе к Камбодже. В деревнях из уст в уста передавали слух о том, что султан приблизил его к своей особе, и таким образом работа с камнем, о которой Пирен мечтал, была ему обеспечена. Однако при нашем знакомстве он неприятно удивил меня, заявив, что в Сиддхартху Гаутаму Будду он не верит – да и вообще наша жизнь нисколько не зависит от какой-либо сверхъестественной сущности или божества, – а в нашей работе он видит только художественную ценность, но отнюдь не духовную. Никогда прежде я не сталкивался с человеком, который бы осмелился на подобное богохульство, и чутье подсказывало мне вызвать солдат, чтобы они скрутили его и тут же обезглавили, но Хаканг, сидевший в углу мастерской и внимательно слушавший речи молодого гостя, оказался более снисходителен к парню и попросил его подождать снаружи, пока мы вдвоем обсудим во всех подробностях, как нам поступить с новичком.