Мы промолчали.

– Ну, чего молчите? Не стесняйтесь! Нам можно сказывать, мы свои люди, не выдадим. Сами тоже в бегах состоим!

И рыжий принялся весело хохотать.

Меня передернуло от его слов. Еще бы! Нас, путешественников, он посмел сравнить с собой! Если бы не страх перед этим рыжим детиной, я вступился бы за нашу поруганную честь.

– Знаю я вас! Дома скучно стало, воли захотели! Что ж, дело хорошее: воля, она всегда сладка! Вот мы – совсем вольные птицы. Не сиделось нам в хоромах да стенах. Ты вот Косулю-барина спроси, – небось тоже в емназии был, в Америку какую-то, как и вы, мальцом бегал… Ну, а теперь от полиции бегает. И то дело! Верно, Косуля?

Косуля слушал веселую болтовню товарища, хмуро насупившись.

– Ладно. Не приставай к ним! – заметил он, и что-то ласковое сверкнуло в его глазах. – Вы и впрямь из дому утекли?

Мы смутились.

– Да вы не бойтесь, говорите! – Косуля дружелюбно похлопал меня по плечу. – Куда собрались?

Тон голоса подкупал, и у меня невольно вырвалось:

– В Финляндию.

– В Финляндию?!

Косуля посмотрел на нас, потом на лодку.

– Это в этой-то лодчонке?

Володьку явно задел такой пренебрежительный отзыв об «Орле снеговых гор». Он зло посмотрел на Косулю и вступился за шлюпку:

– Это хорошая лодка!

– Хороша-то хороша, – согласился Косуля, – а все ж не дело в ней на Ладогу выезжать. Там и потонуть нетрудно.

Он задумался на минуту, потом очень ласковым тоном обратился к своему товарищу:

– Рыжик, давай отдадим им пожитки!

Рыжик недоуменно вытаращил глаза на Косулю.

– Ишь чего выдумал! Они дома другие найдут!

– Отдадим, Рыжик, а? – тем же тоном, но уже настойчивее повторил Косуля.

И тут на наших глазах совершилось нечто удивительное: тщедушный Косуля постепенно уломал рыжего великана.

Сначала Рыжик и слышать не хотел о возвращении нам наших припасов. Он яростно ругался, и мне казалось, что недалека та минута, когда он в ярости одним ударом прикончит своего товарища. Но этого не случилось. Косуля только повторял ласково-настойчивым тоном:

– Да отдадим, Рыжик. Отдадим…

И рыжий затих. Он выбросил из сумы все съестное, забранное у нас, благоразумно забыв в ней белье, и ворчал как укрощенное животное:

– Завтра жрать нечего будет… Тоже мне, благодетель нашелся!

– Ничего, достанем! – беспечно ответил на его воркотню Косуля. – Берите, мальцы! – и он придвинул к нам жалкие остатки наших припасов. – В дороге пригодится!

Мы не решались двинуться с места, так как Рыжик еще до конца не успокоился.

– Слушайте… Вы возьмите себе это, – робко произнес Володька, – только… Только ружье оставьте…

В его голосе не было слышно ни капли надежды на то, что бродяги согласятся на подобный обмен.

Но те неожиданно рассмеялись.

– Ружье-то отдадим! Несподручно нам с ним. Ружья нам не надо.

Мы облегченно вздохнули.

– А это возьмите себе… Мы достанем еще, – снова произнес Володька.

Косуля не возражал. Рыжий не замедлил снова наполнить суму.

– Дожили! – ворчал он. – Молокососов спрашивать стали! Не хватает еще у станового пристава[10] благословения просить!

Косуля не обращал внимания на ворчание товарища. Он сосредоточенно смотрел на огонь. Грустная задумчивость появилась на его лице и сгладила черты, неожиданно облагородив их. Он думал о чем-то. Может быть, воспоминания, нахлынув вдруг на бродягу, перенесли его в прошлое.

– Значит, вы в Финляндию… и на лодке… – тряхнув головой, будто отгоняя что-то неприятно-назойливое, произнес он. – Вы лучше на пароходе поезжайте!

– Как это? – спросил Володька.

– Да просто! Завтра пароход сюда придет, который в Сердоболь и на Валаам ездит… Вы и садитесь, он вас до Сортанлаксы задарма довезет… А это уже Финляндия. Вам же больше ничего и не нужно… Там все одно небось пешком пойдете?