Даже после такой сексуальной ночной бури Леонид не питал к Илге каких-то особых чувств романтической влюблённости. Хотя сейчас, шагая вслед за ней по узкой горной тропе, с восхищением смотрел на её ладную, хорошо скроенную фигуру. Он с удовлетворением посматривал на аппетитную точку, которую принято считать пятой, и на нескончаемые, как колесо обозрения, стройные ноги. Ему не верилось, что всего несколько часов назад он не просто прикасался почти к каждой точке этого обольстительного тела, а по сути, сливался с ним в порыве необузданного и никогда не познанного до этого вожделения. Когда же низкое горное солнце стало растапливать застоявшийся в распадках снежный фирн, а Илга сняла штормовку и свитер, оставшись в сиреневой футболке, облегающей её высокую и рельефную грудь, Леониду показалось, что он воспылал к ней любовью. До этого ночного приключения в палатке ему казалось, что только чувственная любовь в определённый момент постепенно перерастает в интимно-постельные отношения. Теперь же получалось, получалось не из теории, а чисто эмпирически, что безумный секс порождает не только эротическое возбуждение, а и лихорадит потайные сердечные струны. Большая часть его обрывочных полубезрассудных мыслей вертелась сейчас вокруг одного вопроса:

– Когда? Когда можно будет это повторить? Когда?

А ещё время от времени у него проскальзывала мысль, что на протяжении всего этого дня он ни разу не вспомнил про свою Светлану. Но Леонид тут же отгонял её, как совсем неактуальную в сложившейся ситуации. Когда же на привале Василий, протягивая ему кружку живительного, чуть булькающего нарзана, насмешливо спросил: «И как же нам спалось с Илгой? Наверное, будет, что скрывать от Светланы?» – его, как ни странно, совсем не передёрнуло от ужаса содеянного, только словно закованное в тиски сердце забилось гораздо сильнее.

Василий, заметив неестественную бледность приятеля, поспешил влить в него полную флягу кавказской минералки и с видом многоопытного Казановы воскликнул:

– Всё нормально, дружище! Крепись! Это только после первой измены слегка руки трясутся и голос дрожит, а потом постепенно привыкаешь.

Леонид ещё не знал, что слова Василия станут нарицательными и что они в какой-то степени будут неотъемлемой частью его будущей жизни.

Поход продолжался, и пока их туристская группа размеренно продвигалась по низине живописного горного ущелья, Леонид продолжал про себя заниматься мысленным самоистязанием. Хотя, положа руку на сердце, которое уже билось в привычном ритме, не такая это и была мука мученическая корить себя. Да собственно, за что, если Илга подарила ему абсолютно новое, неизведанное ранее, пылающее чувство абсолютного сексуального удовлетворения. В его томской спальне привычным фоном интима со Светой были успокаивающие голубые портьеры, зеленоватые отблески мягкого света ночника, розовое постельное бельё и тихий джазовый блюз из магнитофона. Однако весь этот уютный колорит никогда не приносил ожидаемого чувства всеобъемлющей интимной близости. Здесь же – крохотное, дрожащее на ночном ветру брезентовое убежище, беспроглядная тьма внутри, заползающий от заснеженных вершин холодок, колючие ёлки под разгоряченным телом, и тут же – всеобъемлющая страсть, непревзойдённый эрос и не знающий границ обоюдный оргазм. После долгих раздумий Леонид, наконец, уразумел, что ключевым словом в разборе его мысленных плотских полётов является слово «обоюдный». Именно этого: сексуальной взаимности и амурной двусторонности – не хватало ему в их со Светланой нерегулярной ночной жизни.