– Что это ты всполошился? Может, я не совсем это имела в виду. Гостинец… Какой я ему гостинец передам, у меня не готово ничего. Может, не стоит, а, сынок?

– Стоит, мама.

Мама прошлась по кухне. Она немного расстроилась и в очередной раз укорила себя за неосторожное обращение с подростками. Как их понять? То хорохорятся, спорят, пытаются выглядеть взрослыми и зрелыми, то ведут себя словно малышня. А порой могут так зацепить, что сам теряешь благоразумие и начинаешь вести себя как глупец.

– Ну, если решил, то езжай, конечно. Отвезешь папе яблочного пирога, сейчас наболтаю по быстрому рецепту. Только будь осторожен, не гони и обязательно надень шлем!

– Мам, ну конечно! Будь спок!

– И меня возьми с собой, – напомнила о себе Эли. – Я тоже хочу посмотреть, как папа аквапарк строит.

– Вот уж нет, дорогая, – забеспокоилась еще сильнее мама. – Эличка, Тиму еще нельзя возить пассажиров, полиция может оштрафовать за это. Я и так буду волноваться за Тима, а если за вас обоих, так дважды с ума сойду.

– Дважды с ума не сходят, – заметил Тим, как ему показалось, мудро. Затем уверенно и теперь уж точно мудро обратился к сестре: – Эли, там еще не на что смотреть. Просто большая черная яма и куча строительных машин.

Утро медленно освобождало лягушачье болото от предрассветных сумерек. Над водой стелился легкий туман, разрезаемый темными стеблями камыша. Ничто живое не нарушало утреннюю тишину, ни одна травинка не осмеливалась шелохнуться. Засохшие карликовые деревья в тумане казались изогнутыми старыми привидениями, тянущими друг к другу свои кривые худые руки с растопыренными пальцами. Поверхность болота походила на ровный темно-зеленый ковер, украшенный причудливыми узорами из болотных растений.

Туман колыхнулся, и тишину разрезал протяжный крик птицы: зуть-зуть-зуть! Болотный кулик сделал свое дело, и тут же зеленый ковер зашевелился, ряска расступилась, местами появились темные пятна воды. Трава начала шелестеть и слабо раскачиваться, кувшинки заволновались на потревоженной глади. Словно кто-то медленно стаскивал с болота зеленый ковер и волочил его по кочкам к берегу. Постепенно ковер начал распадаться на мелкие лоскуты, вкатывающиеся и прыгающие по косогору. По мере приближения к обочине лоскуты превращались в мелкие группы земноводных. Наконец лягушачьим взорам открылась темно-серая матовая лента дороги. Она, как бесконечный клинок, расходилась в противоположные стороны. За дорогой простиралась темная и неведомая пустота, только немного левее маяком возвышалась одинокая старая липа.

Передние лягушки несмело ступили на сырой от утренней росы асфальт вместе с первыми лучами солнца, скользнувшими из-за дорожной насыпи. Трасса еще была тиха и безмашинна (если можно так выразиться), только вдалеке еле слышался гул просыпающегося города. Утренний ветер разгонял остатки тумана, и лягушачий народ сначала медленно и робко, но потом все быстрее и слаженнее устремился в неизвестность. Как только передовые группы лягушек под предводительством старейшины Второго достигли разделительной полосы, тут же на дорогу ступили следующие, чутко вслушиваясь и оглядываясь по сторонам. По краям живого коридора встали дозором наиболее рослые и зоркие лягушки, чтобы ни одна машина, ни одна хищная птица не смогла застать беженцев врасплох. Чуть только начинал слышаться шум приближающихся колес, тут же дозорный трижды квакал, и группы, находящиеся в начале пути, припускали к разделительной, а те, кто был уже в конце пути, – спешили на край дороги. Хуже обстояли дела с малышами и пожилыми лягушками. Им не хватало прыти, чтобы опередить приближающуюся машину, поэтому они, как правило, замирали на месте и, зажмурившись, ожидали своей участи.