Вначале ничто не предвещало бури.

Иосиф Александрович Серебряный зачитал отчетный доклад Правления ЛОСХ о проделанной работе, и, закончив его, обратился к собранию с просьбой высказать свои суждения, замечания по работе Правления, внести предложения по улучшению его деятельности. – Ответом была полная тишина. Никто не проявил желания выступать.

– «Ну, как же так, товарищи, неужели ни у кого нет никаких замечаний, и в работе Правления не было никаких упущений? Вносите свои предложения!» – призывал Серебряный. – Вновь в зале царит молчание.

– «Ну, что же, товарищи, неужели мы без прений приступим к выборам нового Правления?» – еще раз обращается Серебряный к сидящим в зале. – И по-прежнему не поднимается ни одна рука, нет желающих выступить. Что это было: боязнь, равнодушие или апатия?

– «Неужели мы на этом закончим и будем приступать к составлению наказа новому Правлению?» – делает еще одну попытку преодолеть равнодушное молчание присутствующих Иосиф Александрович. – И вновь господствует тишина, слегка нарушаемая переговаривающимися между собой художниками.

Я, впервые присутствующий на собрании в Союзе художников, совсем недавно принятый в его члены молодой художник, не мог понять этого безразличия присутствующих к своей судьбе, тем более после осознания нетерпимости существующего положения, к которому мы пришли с Пастернаком и Сидоровым в результате наших длительных разговоров. Я, новичок, «чужак», приехавший в Ленинград из Харькова, не собирался выступать первым с нашими предложениями, видя вокруг немало солидных людей с седыми волосами.

Но молчали все, в том числе Пастернак и Сидоров! Казалось, какой-то паралич охватил присутствующих!

Эта непонятная мне тишина стала все больше и больше напрягать мои нервы.

Я поднял руку и, когда через весь зал шел выступать к трибуне, мой накал достиг своего предела. Мне кажется, что весь зал почувствовал это, потому что у меня было ощущение будто электрические разряды, как стрелы, вылетали из меня наружу между моих ребер.

Мне много раз впоследствии приходилось выступать с трибуны, причем в гораздо более конфликтных ситуациях, несущих прямую угрозу моему будущему, но никогда я не испытывал такой степени возбуждения. Даже через 42 года, вспоминая эти минуты, я вновь чувствую волнение, и мне кажется, что моя грудная клетка наполняется электричеством!

Я вышел к трибуне, стукнул по ней кулаком и сказал: «Хватит молчать! Одних разлагает избыток денег, других – их недостаток!»

У меня сохранились основные тезисы моего выступления, которые я привожу ниже.

В основе всех материальных взаимоотношений государства с художником лежит сегодня принцип: государство – купец, художник – частник-производитель, произведение искусства – товар.

В этих условиях, на основе этих принципов, государство выделяет на искусство средства в размерах, которые оно может себе позволить без ущерба для развития промышленности, сельского хозяйства, обороны. Так покупает картины купец, когда у него остаются деньги, не занятые в его коммерческих операциях. Искусство для него – предмет прихоти и роскоши. Его не интересует процесс создания произведения, его интересует только готовый продукт – товар-картина.

При таком подходе государство не планирует средства на изобразительное искусство в зависимости от растущих потребностей жизни, от строительства культурных объектов, от задач повышения культуры населения, от огромной задачи духовного воспитания Человека.

При таком положении возникающая сумма на развитие искусства носит во многом произвольный, случайный характер, зависит от уровня понимания задач искусства тем или иным высокопоставленным лицом – на 99 %, и на 1 % от личных способностей руководителя Союза художников вырвать в Министерстве финансов лишний рубль.