– Тогда с тебя только пять монет, если пообещаешь лечить моих оборванцев, на судне « Старый гусь».

– Буду рад вам помочь, во славу Господню…

И монах расположился на корабле, и с неплохим комфортом. Отдыхал на мешках с шерстью. Правда, селёдочный запах насквозь пропитал даже доски, и непривычки было тяжеловато. А на палубе, ещё тяжелее, видеть, как свинцовая гладь моря перекатывается, скользит, увлекает их судёнышко, и Викториусу опять стало дурно. Он схватился обеими руками за борт судна, свесил вниз свою голову, и его стошнило. Да так тяжело, словно он весь, изнутри, рвался сейчас наружу.

В дороге, один матрос сильно порвал себе руку, а Викториус умело зашил рану, перевязал. И не загнило, не упала лихорадка на несчастного, всё вышло по его честной молитве. Тут уж сам кормщик порывался поселить монаха в своей каютке, да Викториус не захотел покидать матросов, с которыми успел подружиться.

От Риги через два дня должен был идти караван к Пскову, к русским землям. Старший военного караула города осмотрел грамоты монаха, уважительно глянул на тяжёлые печати.

– Проезжай, – почти с подобострастием произнёс седобородый воин, – неподалёку есть хорошая харчевня, – ночью улицы перекрывают, так что заканчивайте свои дела до захода солнца.

Викториус приглядывал за носильщиком, который не спеша вёз на тачке его вещи. Деревянное колесо этой штуки подпрыгивало и скрипело на булыжной мостовой, и монах до смерти боялся, что сейчас его два ларя упадут в канаву. Это средоточие помоев и всевозможных нечистот, воняло немилосердно, и было, наверное, подобно Ахеронту и Коциту древних легегнд. По крайней мере, так сейчас считал Викториус, он даже наложил на себя крестное знамение.

– Что такое, святой отец? – испугался носильщик.

– Всё хорошо, сын мой, – успокоил его монах.

Собственно, канава была далеко, футах в трёх, но всё равно монах себе это представлял очень живо. Викториус вошёл в тот дом, где так соблазнительно пахло жареной колбасой и свежим хлебом. Монах перекрестился, положил денежку и завладел такой тёплой ковригой. Есть ему сейчас хотелось просто неимоверно.

Наконец, трактирщик отвёл нового постояльца в его комнату, и Викториус коротал целые сутки вовсе не в молитве, а наевшись, беспробудно спал под тёплым одеялом. Старался отоспаться, за целую неделю своего бессонного путешествия по морю.

По сухопутью топали они ещё с неделю до границы, а затем, только за два дня добрались до самого Нового города. Новый град поразил монаха деревянными домами, и деревянной же мостовой. А дальше, по рекам, добрались до Великой Перми. И здесь, Викториус был просто раздавлен величественностью этих мест. Этими горами, извилистыми реками, глухими лесами. И, непонятно откуда взявшимися сокровищами- обилием серебряной посуды. Цена у этих предметов была немалой, одно блюдо позволило бы прокормится год целой семье. А тут, этого добра имелись целые возы, и это не было преувеличением…

То что казалось мифов, легендой, сказкой, было правдой, гораздо худшей чем она есть. В одном селении, Витяй, как теперь звали Викториуса, дневал, ожидая лодьи. Коротал день перед горшочком ягодного взвара, которым его гостила хозяйка. Не за так, а за доброе дело, сумел вытянуть железную занозу из руки хозяина дома. Всё сделал, как надо, промыл, полил ещё и хлебным вином, а затем намазал мёдом и наложил чистую повязку.

– Ну, спасибо тебе чужеземец, помог… А то, и горячка на меня могла упасть, – благодарил его строгий Кудим.

– А куда супруга ушла? Я же говорил, что не надо ничего…

– Скоро придёт, Витяй, не беспокойся. Вот, хлеба поешь.