Ссориться с воинами было неразумно, хоть от одного их вида злость внутри Джэу клокотала, как лава в горе Ундзэн. Так что она выпрямилась и спокойно прижала руки к груди.

– И тебе светлого утра, кушо́г Намга́н, – не поднимая взгляда, произнесла она, но не отказала себе в удовольствии добавить мысленно: «Чтоб ты сдох, грязный чурбак».

– Оно перестало быть светлым, как только я увидел твою жуткую физиономию, сморщенную, как подмышка обезьяны.

Раздались негромкие смешки, и, бросив быстрый взгляд перед собой, Джэу увидела, что несколько монахов-воинов из группы остановились, чтобы послушать намечающуюся перепалку.

– Похоже ты немало знаешь об обезьянах, уважаемый. Их случайно не было у тебя в роду?

По стоящим воинам вновь прокатилась волна приглушенных смешков.

– Ах ты… – Лицо Намгана, и до того раскрасневшееся после тренировки, побагровело. – Кусай воздух сколько угодно, безродная псина.

– Ты уж определись: собака или обезьяна? Тебя послушать, так я вылитая пэн-хо́у – дух тысячелетнего ка́мфорного дерева.

Намган осклабился, и Джэу поняла, что допустила ошибку.

– Пэн-хоу? Уродец из легенд Ла́о с телом собаки и лицом человека? Ну надо же, какие удивительные у тебя познания. Н-е-ет, в твоем случае все совсем наоборот: тело-то человека, а вот лицо… – Он сделал многозначительную паузу, а парни позади него, посмеиваясь, стали предлагать свои варианты, один другого противнее. Расплывшись в довольной ухмылке, Намган добил: – Вместо того, чтобы слушать тупые сказочки тупых варваров Лао, лучше б потрудилась выучить тхибатский алфавит, дуреха.

Теперь уже щеки Джэу вспыхнули от злости – на тхибатском она и правда до сих пор читала с трудом. Да и когда бы ей было практиковаться? Между оттиранием присохшего жира от котлов и дроблением жареных ячменных зерен?! Мерзавец Намган знал ее уязвимые места.

Створки ворот лязгнули, и во внутренний двор гомпа вошел еще один человек, при виде которого Джэу напряглась сильнее. Задержавшийся монах-воин, на полголовы выше прочих – кушог Рэннё. Он никогда не задирал ее, как Намган и другие, но от него всегда исходили такие ледяные волны презрения, что Джэу словно ощущала их физически. Вот и теперь, несмотря на жару, по спине пробежал холодок.

– А Рэннё, вот и ты! Опаздываешь на представление! – хохотнул один из парней. – Что, старик заставил тебя накинуть лишний круг по тропе?

Рэннё едва заметно кивнул на заданный вопрос и окинул взглядом внутренний двор, отмечая, где стоит каждый из присутствующих, и лишь Джэу удостоил привычным безразличием, словно она пустое место.

– С лучшего из нас – и спрос больше. – Один из монахов, стоящий ближе всех, хлопнул Рэннё по плечу.

Джэу мысленно скривилась, с трудом удержавшись, чтобы не закатить глаза.

«Благие тэ́нгри, ну и подхалим! Ему самому-то не противно от себя?»

Никак не отреагировав на похвалу, Рэннё негромко произнес:

– Медитация.

И все присутствующие вздрогнули, как будто резко вспомнили, куда до этого направлялись.

– Да, конечно, идем, друг мой. – Намган кивнул Рэннё. А затем гадко подмигнул Джэу, намекая на продолжение, и неторопливо направился в сторону монастыря. Остальные монахи переглянулись и потянулись вслед за ним.

Рэннё перевел взгляд на Джэу, и на его лице мелькнула какая-то сложная смесь эмоций, подобие раздражения пополам с брезгливостью. Помолчав несколько мгновений, словно борясь с собой, он, наконец, разжал губы и обронил:

– Озеро отражает свет луны и звезд, но о своей глубине не признается.

Взвинченная перепалкой с Намганом, Джэу не сумела сдержаться и выпалила:

– И что же это, забери тебя ракшас, значит?