Лошади прижали уши и начали тяжело переступать на месте. Они были явно напуганы происходящим. Время от времени мужчины покрикивали на лошадей, призывая их к спокойствию.

Животные чутко прислушивались к знакомым голосам и на какое-то время утихомирились. Женщина продолжала отбиваться. Ее одежда была изорвана в клочья, сломана рука, тело покрыто ссадинами и ушибами, но она все еще не сдавалась.

С первыми лучами солнца мужчины опомнились. Они старались не смотреть на женщину, лежавшую в углу вагона. Спокойно, не глядя друг на друга, они приступили к выполнению своих обязанностей. Почистили лошадей. Расчесали им гривы и хвосты. Промыли глаза и ноздри. Они нежно ласкали животных. Сегодня уланы выполняли свои обязанности с непривычной старательностью, но в полной тишине. Они не могли разговаривать.

Уланы закончили все дела, когда солнце начало подниматься над горизонтом. Тогда прозвучали первые слова:

– Что будем делать?

Они не знали, жива женщина или мертва. Но понимали, что в любом случае им грозит военный трибунал и расстрел.

– Единственное, что нам остается, – это выбросить ее из вагона, – мрачно сказал один. – Дождемся, когда будем переезжать через реку, и сбросим ее.

– А может, лучше в лес?

Они выжидали, вглядываясь в даль, и очень боялись, что поезд остановится в чистом поле раньше, чем им удастся избавиться от тела. Наконец состав подошел к холмистой местности и стал взбираться все выше и выше.

– Пора. Лучшего места не придумаешь.

Они подняли женщину за руки и за ноги, раскачали и выбросили из вагона. Тело перевернулось в воздухе, тяжело упало в мягкую пожухлую траву, прокатилось несколько метров и застыло на краю канавы.

Утром, когда один из уланов отправился за завтраком для всей компании, он обнаружил, что потерял свой номерной знак. Этот знак на шнурке он всегда носил на шее, а теперь его не было.

Спустя несколько дней тело женщины обнаружил артиллерийский расчет; мертвая рука сжимала номерной знак улана.

Уланов арестовали и тут же доставили в штаб. Военный трибунал приговорил всю четверку к расстрелу.

Мы прибыли в Чугуев[4], конечный пункт нашего путешествия.

Дом, в котором располагался штаб полка, находился в небольшом дворе, обнесенном деревянным забором, выкрашенным в зеленый цвет. По соседству располагался штаб гарнизона. Солдаты бездельничали – слонялись по двору или грелись на солнышке. Некоторые сидели в ожидании новостей или сплетен. В общем, все несколько расслабились.

Неожиданно раздался барабанный бой. Солдаты вскочили и бросились к забору. По улице шла пехотная рота. По тому, как они шли, чеканя шаг, ровными рядами, какой новенькой и аккуратной была их форма, становилось ясно, что рота не имеет отношения к регулярным войскам. Это были кадеты из кадетского корпуса, располагавшегося в двух милях от Чугуева[5].

Крепкие, здоровые, загорелые. Самому младшему около семнадцати лет. В полной полевой форме. По команде, словно на параде, они четко, что дается путем долгих тренировок, повернули во двор и застыли. Капрал зашел в штаб[6].

Стоя в дверях, он окинул взглядом комнату. Пробежав глазами по уланам и офицерам, он увидел сидящего у окна полковника и направился прямо к нему. Остановившись в трех шагах, как того требует устав, капрал отдал честь. Полковник встал и ответил на приветствие.

– Господин полковник, капрал Раков, первая рота кадетского корпуса, – отрапортовал он хорошо поставленным голосом.

Полковник протянул руку.

– Отлично, капрал, – пожимая руку, сказал полковник. – Что вас привело к нам?

Краснея и слегка запинаясь, капрал пустился в объяснения. Взоры присутствующих обратились на капрала, и от этого он чувствовал некоторую неловкость. Он, военный человек, прибыл с общественным поручением, и не к кому-нибудь, а к кавалерийскому полковнику.