), они давали ему немного молока, тертых бананов или жидкой пищи. Физиологические процессы, такие, как питание и естественные отправления, происходили у него как у спящего ребенка. Когда он не открывал глаза по многу дней, они сами открывали его рот и пытались влить туда хотя бы немного жидкой смеси.

Шри Рамана оставался в храме Аруначалешвары несколько месяцев, но ему не нравилось, что вокруг него часто собираются люди. Предпочитая одиночество, он перебрался в храм Гурумуртхи, расположенный довольно далеко от города. Там он находился в течение полутора лет, пребывая в самадхи.

Тем временем родные нашли его записку, оставленную в Мадурае. Старший брат Нагасвами, мать, дядя и другие родственники и друзья начали искать его в разных местах, но их поиски ни к чему не привели. Наконец они узнали о его местонахождении от Аннамалая Тамбирана, служившего Шри Рамане в храме Гурумуртхи. Поскольку Суббайяр – дядя, у которого Шри Рамана жил в Мадурае, – недавно умер, Неллайяппийяр, младший брат Суббайяра, сразу же отправился в Тируваннамалай. Он пришел в храм Гурумуртхи, но как он ни умолял Шри Раману вернуться в Мадурай, тот оставался безмолвным. Потерпев неудачу, Неллайяппийяр вернулся домой ни с чем.

Убедившись, что его поездка не увенчалась успехом, Алагамма сама поторопилась в Тируваннамалай вместе с Нагасвами. Тогда, в декабре 1898 г., Шри Рамана находился на Павалакундру, восточном отроге Аруначалы. Когда мать увидела, в каком плачевном состоянии находится его тело, она разрыдалась и взмолилась: «Дорогое мое дитя, вернись в Мадурай! Как же я смогу жить дома в комфорте, зная, что ты спишь здесь на голых камнях и колючках? Не будь упрямым, мой мальчик, не проявляй такое бессердечие, прошу тебя! Материнское сердце разрывается на части. Вернись домой, дитя мое!» Она горько плакала и умоляла его вернуться. Нагасвами тоже упрашивал его и каялся: «Когда я произнес эти слова, я не имел этого в виду; я даже представить себе не мог, что они приведут к такому несчастью!» Десять дней они оставались там и упрашивали его, но на лице Шри Раманы не мелькнуло даже тени согласия или несогласия.

Он оставался таким же безмолвным, как и раньше. Свидетели этой сцены, не в силах наблюдать, как убиваются его родные, дали Шри Рамане бумагу и карандаш со словами: «Свами, ваша мать рыдает, ее сердце истекает кровью; сделайте милость, дайте ей ответ, пусть даже на бумаге; вам не нужно нарушать свое безмолвие!» И он написал:

«Согласно прарабдхе (судьбе) каждого из нас, Он, Предопределяющий, пребывающий в каждом месте [т. е. в каждой душе], назначит каждому свою роль. Чему не суждено случиться, никогда не случится, как бы мы ни старались. То, чему суждено случиться, непременно случится, какими бы ни были к тому препятствия. Это несомненно! Поэтому лучше всего пребывать в безмолвии».

Какая непреклонность, рожденная из Знания Истинного Я (джняны)! Какая непреклонность, свободная не только от привязанностей, но также от неприятия! Какая непоколебимость ума – кажется, даже гору легче сдвинуть с места!

«Состояние того, кто неизменно остается Истинным Я,

величественнее самой громадной горы».

Тируккурал, строфа 124

Что же могли сделать почитатели и его мать? Она в печали вернулась домой.

Не удивительно ли, что Шри Рамана так обращался со своей матерью, учитывая, что его милость и благосклонность распространялись не только на всех людей, но также и на птиц и животных?

Пока Алагамма была исполнена материнской любви и выказывала невежество привязанности: «Ты мое дитя, я твоя мать и защитница, пойдем домой!», – разве не было задачей Шри Раманы избавить ее от этих невежественных воззрений и тем самым спасти ее?