Дело сделано. Остаётся только оставить метку, чтобы все знали, что здесь не орудовал маньяк, и что всё это было выполнено не по дурости. И не потому, что так захотелось лично мне.

И что это – не преступление. А я – не убийца.

Я иду в дом медленным шагом, зная, что спешка не сыграет мне на руку. Нахожу возле порога свою сумку, беру её, нацепляю на плечо и шарю внутри. Я достаю оттуда серые кармелисы – цветы, которые не умирают внешне даже тогда, когда их сорвали. Они увядают очень и очень долго, месяц, два, порой три. И я несу их сначала к Дженнис.

Её рука, дряблая, но всё ещё тёплая, вывернута так, что я прямо в ладошку складываю кармелис и уже спешу на выход. Меня встречает очень сильный ветер, поэтому я срываю травинку и ею привязываю цветок к руке Айзека, чтобы не улетел.

И на этом мои дела в селе Тогант заканчиваются.

Меня никто не замечает. Я – человек-тень. Я тот, кто вершит судьбы – тот, кто их обрывает. Тот, от которого может зависеть жизнь любого. Если он этого заслужит. И то, что я делаю – это не истинно то, что мне очень нравится. Это просто моя работа.

И серый кармелис – это символ, который я оставляю на том месте, где произошла казнь. Каждый, кто его увидит, будет знать, что ничего постыдного не произошло. Здесь просто орудовал палач.

Но всё это было лишь сном. Сном, который лет с пяти мне являлся по ночам. В том возрасте я мало соображал, что это такое. Казалось, что сны – часть меня и так нужно. Но порой я просыпался в криках и холодном поту. Во сне я думал, что всё происходящее – нормально. Но как только в реальной жизни настигало осознание, тогда я понимал, что мои сны – это настоящий Ад. От которых я никоим образом не мог избавиться.

В детстве восприятие мира было совсем иным. Я глядел на всё вокруг, хлопая удивлёнными глазами, и мой мозг расплывался в бесконечном пространстве. Я почти не смотрел в потолок, огромное усилие для меня было поднять большую тяжёлую голову. Когда я это делал, то терял координацию и иногда падал на пол. Всё настолько преувеличенно громадным было для меня, что я утопал в вещах, на которые бросал свой любопытный взгляд.

Я видел телевизор, что звенел целыми днями. Самая манящая и опасная для меня вещь. Потому что как только я фиксировал глазами картинки, показываемые там, я просто входил в них и с трудом мог вынырнуть обратно. Люди, разные люди с разноцветными волосами, глазами, цветом кожи. Я ощущал, что я – среди них, но они не видели меня. Хотя я стоял очень близко, практически вплотную, и очень удивлялся, что не мог их потрогать, пощупать. Да и язык, непонятный мне. Очень беглый, смятый, сжёванный… Иногда я тонул в цветных кадрах телевизора. В пёстрых цветах: красных, синих, жёлтых, зелёных. Мультяшные герои, постоянные писклявые выкрики, режущие слух, но тем не менее, привлекающие моё внимание.

Тогда я не знал названия всех вещей, которые видел в том возрасте. Лишь сейчас вспоминаю, что то – было телевизором. А то – дверью, постоянно закрывающейся и наоборот. Я её не боялся, но ощущал, что она – зло. Каждый раз она поглощала моих родителей. Когда они открывали дверь, то бесследно пропадали в неизвестности, и нутром я чувствовал, что им грозит великая опасность. Выходя наружу, у мамы и папы был шанс не вернуться обратно.

Поэтому дом для меня всегда был убежищем от внешних угроз.

Иногда я ходил по бескрайнему полу и по пути мне встречались разные недоразумения в виде стульев, стола, тапок, мячей и игрушек. Я замечал, что мог пользоваться яркими вещами – конструктором или мелкими животными разных цветов. Однако у взрослых вещи в основном были тёмных цветов – скучных, но привлекательных для меня. Мне изначально не нравилась ни яркость, ни пёстрость. Мне думалось, что они полны опасности.