– Зачем нож? – шёпотом спросила Ария Феанора.

– Когда Дагон забирает свою дань… – нехотя протянул он в ответ, – захватывает щупальцами и утаскивает под воду, то не всегда обрываются цепи и кольца, куда закованы приносимые в жертву… случается – ведь они слабее – обрываются их руки… Тогда жрецы милосердно закалывают их кинжалами в сердце… Чтобы облегчить их боль.

Ария зябко передёрнула плечами.

Заунывное пение поплыло над скалами, поднялось далеко ввысь, жрецы приковывали юношей и девушек к жертвеннику, воспевая молитвы.

– Стойте! – Ария рванулась было к ним, но Феанор удержал её.

– Пусть делают то, что должно, – его руки мягко лежали на её плечах, и сквозь тонкую кольчугу он чувствовал горячий порыв её тела, бесстрашие, силу, желание сразиться с несправедливостью.

– Здесь сегодня никто не умрёт! – громко сказала Ария. – Вы слышите меня, жрецы? Ничья кровь не прольётся на жертвенник! Умрёт только Дагон! – она отстранила руки царя и прошла к каменному постаменту.

Огляделась. Море было спокойно. Но увидев сине-зелёную воду, в глубинах которой таилось голодное чудовище, нетерпеливо ожидая пиршества, Ария почувствовала, как слабая боль под рёбрами стала набирать силу. При каждом вздохе, будто сухим песком заполняло лёгкие, пекло в груди.

Феанор увидел её бледность, крепко сжал её руку.

– Уйди, царь! – бросила она. – Сойди с жертвенника, не твоё это дело. Хочешь зреть сражение, встань там, поодаль.

Феанор ничего не ответил. Ария изменилась. Будто что-то управляло ею, вело её. Взгляд её был отрешённым, нездешним, губы плотно сжаты. Она слушала что-то внутри себя и смотрела на круглую белую луну, не успевшую убрать свой лик с небосклона.

Феанор ещё раз оглядел её, словно в последний раз, словно желая запомнить, и испугался дум своих, и прогнал их прочь. Пророчества никогда не лгут! Она – последнее лунное дитя – сразит Дагона и освободит остров от страшной дани.

Он отошёл, как она приказала, встал дальше.

Жрецы закончили петь молитвы, закрепили цепь в кольце на руке последней мученицы. Верховный поднёс к губам длинный узорчатый рог и трижды протрубил в него. Эхом отлетел от скалы призыв, и далеко в море поднялась волна и пошла на берег.

Ария выдернула меч из ножен и шагнула вперёд. Феанор тоже шагнул к самой кромке скалы. Царица смотрела в стремительно идущую к скале волну, но ничего не видела в ней. Боль рвала грудную клетку, отнимала силы, путала разум.

– Отец мой! – чувствуя, что слабеет, отчаянно взмолилась Ария в белый холодный лик луны, готовый уйти за горизонт. – Дай мне силы! Благослови руку мою!

Волна дошла до скалы, поднялась ещё выше и разбилась об неё, обрушив поток холодной воды на застывших в смертном страхе мучеников. Громко вскрикнула одна из девушек, забилась в рыданиях другая. Огромная серая туша медленно поднялась из воды, и Ария увидела Дагона.

Он был ужасен. Маленькая голова и впрямь была подобна голове человека, бугрилась шишками и наростами, будто ветка коралла. Белые, вываренные рыбьи глаза застыли на подобии лица, моргнули прозрачные тонкие веки. Распахнулась акулья пасть, полная длинных мелких острых зубов, и Дагон издал короткий рык, столь громкий, что в нём потонули крики ужаса находящихся на берегу людей.

Боль под рёбрами стала ещё острее, но Ария не позволила ей забрать своё сознание, не мешкала, помнила, что внезапность – её союзница, и когда морская тварь развернула два клубка щупалец и бросила их вперёд, царица прыгнула на чудовище и вонзила в его грудь меч.

Феанор не видел, далеко ли вошло лезвие клинка. Быть может, рана была и неглубока совсем, но то, что меч пронзил грудь чудовища, а не отлетел от неё, разбившись осколками, это он успел увидеть, и крикнул: "Да, Ария!", ликуя её первой удаче.