Мне нужен был город Ришикеш, и я взял туда билет. До десяти часов вечера было ещё очень далеко и несмотря на довольно тяжёлый рюкзак я отправился побродить по окрестностям. Прямо к вокзалу примыкал знаменитый Маанс базар, и я погрузился в глубину его узких извилистых улочек. Несмотря на тесноту и толчею, массу суетящегося народа, здесь ездили рикши и мотоциклисты, оглушая прохожих непрерывными звонкими гудками. Местные на эти сигналы реагировали вяло, озабоченные своими делами, они даже не смотрели по сторонам, переходя улицу, но водители лихо объезжали их почти не сбрасывая скорости. После неброских нарядов москвичей и невзрачно одетых казанцев, от пестроты красивых здешних женских одежд разбегались глаза. Манящие запахи еды национальной кухни перемешивались с чарующими ароматами благовоний. Повсюду стоял людской гвалт и суматоха. Всё вокруг пестрело, переливалось разнообразными красками и блеском, пахло и издавало какие-то звуки, спешило и притягивало к себе. Я часа три блуждал по базару, и наконец свернув на одну из прилегающих улочек вышел на широкую магистраль, разделенную зелёной зоной на две части. По здешним меркам это была широкая магистраль, по которой вперемежку ехали машины, мото- и велорикши, мотоциклисты и повозки, влекомые буйволами. Через какое-то время возле меня остановился пикша и пообещал за смешную цену показать мне некоторые достопримечательности. Но вместо этого привёз меня в какую-то туристическую контору, где наглый улыбчивый индус пытался развести меня на какую-то экскурсию. При этом он зачем-то то хотел посмотреть мой паспорт, то билет. Я просто вскипел от возмущения. Такого наглого и тупого развода вытерпеть было невозможно. Лишь в последний момент я остановился, чтобы не впечатать свой кулак в его наглую физиономию, а потом ещё разобраться и с рикшей. С трудом сдержался, понимая, что первый мой день в Индии в таком случае может оказаться и последним. Спросил дорогу до вокзала у прилично одетого по западным меркам господина, и мы с ним минут пятнадцать шли по маленьким извилистым улочками. Потом он оставил меня, объяснив, как мне идти дальше. Полагаясь на его советы и свою интуицию, ещё минут через пятнадцать я вышел на одну из знакомых улочек базара и пошёл по направлению к вокзалу.

Дойдя до вокзала, я решил пойти в другую сторону, где виднелся старинный мост. Под мостом кое-где стояли лотки, тут же на старом тряпье или кусках картона спали полуголые люди. Некоторые из них напоминали бомжей, другие походили на аскетов. Старики, женщины, дети. Они здесь готовили еду, спали и разговаривали. Было совершенно непонятно, то ли они здесь живут, то ли нашли временный приют. У них не было практически нечего. Минимум одежды, какое-то грязное тряпье. Таких людей я потом видел сотни, тысячи. И это если не считать тех, которые ютились в каких-то настолько жалких лачугах, что их и трущобами назвать было нельзя. Они были сложены из чего попало с крышей кое-как заделанной рваными кусками полиэтилена и для крепости прижаты камнями. Я смотрел на этих грязных людей, обмотанных старыми тряпками. Они не выглядели несчастными, вероятно стоически и по-философски воспринимающие свою участь. С западной точки зрения у них не было будущего. Их жизнь вряд ли изменится к лучшему, и они как никто другой понимали это. Эти люди не корили злой рок, фатум. В Индии слово карма проникает в сознание с молоком матери и любой ребёнок независимо от кастовой принадлежности понимал некую предопределённость своего будущего. Современные эзотерики по-разному трактуют карму: некоторые считают её неумолимым роком, жёстко и однозначно предопределяющим жизненный путь человека. Другие уверяют, что «плохую» карму можно «почистить» и жизнь засияет золотыми красками. Много разных мнений и суждений, порой весьма нелепых и абсурдных с точки зрения человека, хоть немного разбирающегося в данном вопросе.