– Ах, не обольщайте напрасно своего покорного слугу, Ваше Величество, ведь сердце мое и так безраздельно принадлежит вам, – проговорил секретарь, опускаясь перед ней на колени и целуя край ее одежды.

– Это хорошо. Потому что это – залог верности, – произнесла Великая Герцогиня. – Мое же сердце пока не принадлежит никому. Но для тебя и этого вполне достаточно, друг мой. Вот если бы Сайлас Ганивер… но он предпочел свою леди Беллу и этим только непоправимо ухудшил кровь своего рода. Он всегда хотел быть популярным, и женившись на ней, наверняка желал доказать плебсу свой демократизм. К тому же он слишком молод… – Голос ее вдруг стал резким. – Твой доклад окончен. Ступай вон.

И демонстративно отвернувшись к окну добавила:

– Все как можно быстрее. Через час бумаги должны быть у меня на столе.

Секретарь вскочил с колен и быстро вышел. Как только его шаги утихли, Великая Герцогиня встала и прошла из кабинета в спальню.

– Да, он слишком молод. – Проговорила она тихо и взглянула в зеркало трюмо. Старинный хрусталь отразил в себе удивительно белокожую и изящную женщину неопределенного возраста, со стройным станом и гордой посадкой красивой головы. – А мне уже почти сорок. Сайласу Ганиверу было меньше десяти, а я уже стала Великой Герцогиней. И вот какая гремучая змея получилась из этого мальчонки! Ну да ничего, я раздавлю гадину!

Она села перед трюмо, открыла золоченую шкатулку и достала маленькую голографическую карточку, на которой была изображена супружеская чета: светлокожий кареглазый молодой мужчина и смуглая черноглазая женщина, тоненькая и совсем юная, оба в серебряной одежде.

– Ничего, Сайлас, ничего. Ты и Белла будете неразлучны и в аду. И твой брат тебя тоже ненадолго переживет, не сомневайся. Он составит тебе компанию в ближайшее время, – пробормотала она, сминая фотографию и бросая ее в уничтожитель.

Звездолет со сменой посланцев Содружества прибыл рано утром. Великая Герцогиня наблюдала его приземление дистанционно, лежа в постели.

Изящная, чуть вытянутая звездная громадина, элегантно и легко развернулась, празднично сверкая опознавательными маяками, и приняла причальное положение. Корабль завораживал своей как будто спортивной или даже скорее военной подтянутостью, отсутствием лишнего, идеальной обтекаемостью всех внешних выпуклостей: линия кормы плавно изгибалась, кажущиеся легкими и ажурными, поблескивали в лучах утреннего солнца дюзы. Как только звездолет закончил посадочный маневр, с гор внезапно налетел ветер и поднял такое густое облако пыли, закручивая ее в вихри, что видимость упала почти до нуля.

Великая Герцогиня знаком повелела выключить трансляцию и, раскинувшись на подушках, поманила пальцем одного из полуголых красавцев-слуг, сидевших у ее ложа и обмахивающих ее большими веерами из павлиньих перьев (этот «архаизм» она «реконструировала» в своей спальне «от скуки», в очередной раз пересмотрев несколько серий из своего любимого сериала). Тот покорно подполз к ней, целуя через полупрозрачный шелк ее ступню, а потом и колено. Его мускулы так и играли под светло-коричневой, натертой до блеска специальными благовонными маслами, кожей. Герцогиня дотронулась до его плеча и потеребила курчавые темные волосы на голове.

– Продолжай, – без какого-либо чувства промолвила она и откинула голову на подушку, полуприкрыв глаза.

Ее Величество откровенно скучала. Апатия охватила ее с самого утра, как тучи иногда с самого утра образуют серое дождливое марево, и это не предвещало ничего хорошего, так как если простые тучи могли разразиться всего лишь противным моросящим дождем, то здесь, напротив, грозил страшный, все сметающий гнев, сравнимый только с ураганом. Впрочем, Великая Герцогиня пока что не начала скандалить и не сносить подвернувшиеся под горячую руку головы своих слуг. Правда эта тишина была зыбкой и обманчивой, и означала только то, что пока Герцогине не попался подходящий по ее мнению повод для гнева и как только такой повод подвернется, то тут же вспыхнет скандал, часто ведущий к физическим расправам.