– Вот и они так сказали… – прошептал Шешез. – Странно…
– Кто? – спросил я. – Что сказали-то?
– Детский Учитель нашей семьи… он сказал, что если решать придется Единорогу, то турнир состоится. Словно предвидел…
– Ты произнес «они»… Кто еще говорил обо мне?
Я ждал. И дождался.
– Дзюттэ, – нехотя прошуршал ятаган. – Дзюттэ Обломок.
– Шут? – удивился Гвениль.
На этот раз Шешез промолчал.
Глава третья
1
…И трибуны разразились приветственным звоном, когда вокруг злого тонконогого жеребца и маленького Придатка, вставшего на стременах, закружился сошедший с ума смерч семи локтей в поперечнике – и в свистящей воронке мелькали то сталь громадного лезвия с шипом на тупом обухе, то заостренный наконечник обратной стороны древка, то желто-багряные кисти из конского волоса…
– Давай, Кван! – не выдержал я. – Давай!..
И Лунный Кван дал. Храпящий жеребец боком понесся по полю, чудом лавируя между вкопанными деревянными столбами, – и рушились мертвые деревья без веток и листьев, белея косыми срезами, щетинясь остриями изломов, взвизгивая, всхлипывая, треща… Смерч замедлился, став трепещущими крыльями невиданной бабочки, еще раз пронеслись по воздуху осенние кисти – и вот уже спокойный и неторопливый Кван-до, Лунный Вихрь, упирается в землю рядом со взмыленным конем, косящим кровяным глазом.
Не стоило мне, конечно, заводиться, да еще и подбадривать Квана прямо отсюда, с поля… Не к клинку. Мне сейчас на другое настраиваться надо. Вон, поле большое, на семи площадках Беседуют, на пяти предметы рубят, дальше Катакама-Яри и Фрамея копейные танцы танцуют – а на каких трибунах больше всего Блистающих собралось?
На западных.
А почему?
А потому, что на третьей западной площадке победитель в последней рубке после всего встретится с Мэйланьским Единорогом – со мной, значит…
Вот и нечего мне на все поле лязгать, позориться!
А рубка знатная была!.. Трое сошлись – Гвениль, эспадон мой неуступчивый, их величество Шешез Абу-Салим и так далее (следит он за мной, что ли? И рубит оттого, как никогда…) и гость один заезжий, тоже двуручник, как и Гвен, а имя я в суматохе спросить забыл.
Видел я похожих, еще в Вэе видел – там их «Но-дачи» звали, «Длинный меч для поля» на старом наречии. Ну и ладно, пусть пока Но-дачи побудет – мне его не титуловать, а так ведь и меч он, и длинный, и для турнирного поля в самый раз… не обидится.
Куклу, понятное дело, вся троица легко срубила, на полувзмахе, – а дальше началось! Кто во что горазд, а уж горазды они на всякое… Шешезу, как всегда, грубое сукно на стальную проволоку в дюжину слоев наматывают, гостю циновку из бамбуковых полос в рулон скатали, а Гвениль столб крайний, что от Лунного Квана остался, попросил листовой бронзой обшить на скорую руку.
Свистнули они – было три предмета для рубки, стало шесть! Гвениль на Шешеза скосился и свой коронный «волос на воде» заказывает. Рассек, блеснул улыбчиво и ждет. А ятаган по платку кисейному полоснул – да не прорезал до конца! Платок влажный попался, или сам Шешез оплошал, от забот государственных…
Я и оглянуться не успел – Но-дачи клинком повел из стороны в сторону, медленно так, плавно… Жужжала рядом стрекоза, а теперь лежит на траве два раза по полстрекозы, и обе половинки тихие такие, не жужжат больше!
Смотрю я на Гвениля и на соперника его: похожи они оба, дальше некуда! Оба двуручные, оба без ножен – таких дылд даже из-за плеча не вытянешь, они ж длиннее перехвата руки! – оба у своих Придатков на плечах развалились, и характер у обоих небось один другого мягче да приятнее!
Только Гвен обоюдоострый и прямой, а гость однолезвийный и слабо-слабо изогнутый, словно не решил до сих пор, каким ему быть. Ах да, еще у Гвениля крестовина здоровенная, а у Но-дачи огрызок какой-то овальный вместо гарды…