Командира на мостике не было, он находился у себя в каюте, отдыхал после ночного бдения; Яско стесняться не стал, набрал две цифры командирского телефона, тот звонком, судя по голосу, был недоволен, недовольство быстро прошло, едва мичман сообщил о шпионском спутнике НАТО.

– Разрешите сбить? – попросил «добро» на активные боевые действия мичман.

Командир от неожиданности крякнул, пальцами проскреб по затылку так, что волосы незамедлительно отплюнулись густой порошей электрических брызг. Как трещат эти горючие искры, было слышно даже мичману на его зенитной площадке. В общем, командир заосторожничал, ведь за самовольную стрельбу в море могут по волосам погладить так, что не только от волос, но и от головы ничего не останется.

– Все понятно, товарищ командир. В таком разе разрешите поступить сообразно ситуации, – попросил Яско разрешения на более мягкий вариант, который, впрочем, если действовать неаккуратно, тоже мог привести к Третьей мировой войне, чего опять-таки не очень хотелось ни командиру боевой плавединицы, ни самому Яско.

Командир снова запустил пальцы в волосы, поскреб их, в телефонной трубке Яско затрещал горящий электрический порох.

– Натовский аппарат находится у меня в прицеле! – вторично доложил Яско, сделал это на всякий случай, вдруг командир, озлясь, хряснет кулаком по столу и скомандует: «Валяй!», – но командир этого не сделал, забормотал что-то невнятно, в себя, и мичман повысил голос: – Сейчас я его срублю!

Шпионский аппарат обладал, видимо, приборами хорошей слышимости, засекавшими даже шепот, легко уловил голос на железной противолодочной коробке и в несколько долей секунды взлетел на высоту метров двести, при этом не издал ни шума, ни звона, ни скрипа – ничего, в общем. Вот техника! За ней и зенитный снаряд не угонится… Яско только головой покачал. Ну и ну…

Тем не менее он вновь развернул ствол зенитного орудия в сторону шпионской машины и приложил палец к спусковому механизму – был уже готов стрелять без всякого разрешения, натовский спутник зафиксировал это желание человека, стремительно метнулся вправо метров на сто, затем вверх на сто метров, а потом влево на такое же расстояние… Дьявольская игрушка вычертила в пространстве квадрат, и когда Яско сделал еще одно резкое движение, стремительно исчезла. Будто бы только что не висела в воздухе.

Мичман почувствовал, как на лбу у него появился пот – такого он никогда не видел. Да ладно бы видеть – никогда и не слышал. Все, кто находился сейчас на зенитной площадке, пребывали в состоянии некого колдовского онемения.

Но на флоте в колдовские штучки не верят – не принято. Не принято вещать насчет того, что на палубе корабля может появиться русалка, приплывшая познакомиться с каким-нибудь молодым обаятельным матросиком, а через некоторое время вообще вылезет дед с сивой бородой, в которой запутались ракушки, раки, разные донные сороконожки, и потребует к себе командира с документами – о таком, конечно, можно вещать во время перекура на полубаке, но такого не бывает.

И железной шпионской безделушки, повисшей над морскими волнами, не должно быть, но она возникла, вот ведь как, и взбудоражила весь экипаж противолодочного катера… Вона, все тут толпятся. И командир, такой нерешительный, выбрался из своей рубки, – он тоже, считай, здесь. А срубил бы мичман эту шпионскую штучку – и орден получил бы. Это как пить дать.

А так нет ордена. Нету!

Через некоторое время его позвал к себе командир, виновато помял пальцами подбородок.

– Ты вот что, Анатолий Геннадьевич, – проговорил он с легким вздохом. – О том, что было, никому ни слова… Понял?