– И ты решил напугать меня, чтобы я отступил и не ходил в их земли?

Учитель смахнул слёзы рукавом тоги, посмотрел на ученика и с мольбой в голосе произнёс:

– Не ходи, Астинья, в земли те, проклятые! Потому как не помочь выродкам этим! – старик пытался говорить тихо, но у него не получалось, и он невольно привлёк внимание других монахов. – Они уже принадлежат Пустоте и злу лютому, которое не позволит вывести их жертв в Свет!

– Ты впервые за столько лет произнёс моё настоящее имя… – Ас опустил взгляд, понимая, что наставник по-отцовски хочет остановить его и не допустить смерти воспитанника, к которому относился, словно к родному сыну. – Но я обязан. Это моё предназначение, – медленно поднял он взгляд на учителя.

– Я знаю, и знание это меня неимоверно терзает, – Евсей отвернулся, скрывая слёзы, вновь хлынувшие из глаз. – Они убьют тебя за правду, которую ты будешь нести, и от которой под пытками жуткими не откажешься, потому что непокорен и не сможешь спасти себе жизнь, отринув то, во что веришь душой светлой.

После слов Евсея не только в зале, но и во всём храме наступила звенящая тишина, словно наставник наконец-то осмелился и всё-таки огласил неизбежный смертный приговор. Все монахи, сидящие за спиной Аса, открыли глаза и пристально смотрели на собрата, в ожидании, что он откажется от гибельной миссии, которую многие считали бессмысленной. Казалось, даже время остановилось, и сам мир взирает на своенравного постояльца, которому уготована незавидная участь, в надежде, что тот дрогнет. Но надежде свойственно умирать, пусть даже и последней, но всё равно, её удел – умирать.

– Значит, так тому и быть, но от своего предназначения не отрекусь, – еле слышным, но всё же разрушающим тишину голосом произнёс Ас.

– К моему несчастью, но радости души, что не ошибся в тебе, я другого ответа не ожидал, – обречённым голосом, полным печали и скорби, ответил Евсей.

Ас поднялся, и, покинув храм, понуро вернулся в центр двора под лучи жёлтой звезды, которая неумолимо клонилась к закату. Её ласковые прикосновения заставили непокорного ученика распрямиться, закрыть глаза и погрузиться в заботливые объятия мира, что готов был приютить в себе каждую сущность, нуждающуюся в жизни. Осторожные прикосновения ветра слегка трепали волосы и одежду сына Света, напоминая, что он не один, он с миром, и какие бы испытания в будущем ни обрушатся на него, мир их разделит, приняв на себя часть боли, унижений, страданий.

Так и простоял Астинья закат жёлтой звезды, вмещая в себя жалкие крохи сил, пробивающиеся сквозь невидимую сферу, окружающую Мир Богов, будто само Сущее доносило их, подобно горстям живительной воды, сквозь засушливую и безжизненную пустыню до жаждущего путника, чтобы напоить постояльца для предстоящего страшного пути.

Сладковатый запах свежей крови стремительно распространялся, насыщая воздух на поле битвы некоторой приторностью. Он одурманивал и заставлял убивать больше и больше, лишая воинов сострадания, превращая их в кровожадных убийц, а в жертв вселял парализующий ужас, который и делал их таковыми из убийц, но только на мгновение, перед тем как испустить дух от безжалостного удара противника. Этот тонкий, ни с чем несравнимый аромат неумолимо угасающей жизни вёл вперёд, щедро поил силой, только бы рука, крепко держащая разящий клинок, не останавливалась и продолжала рубить людей направо и налево, выстилая твердь мира позади беспощадного убийцы грудами окровавленных тел. И он, воин великой империи, рубил, колол, вгрызался зубами в шеи врагов, вкушая их тёплую багровую жидкость, полную жизни, подобную нектару, что пьют только боги войны. А идущие рядом, такие же безрассудные в жажде смерти товарищи, добавляли друг другу куража, и свирепым криком заставляли почувствовать себя самими богами, не ведающими ни жалости, ни поражений.