Осмотрев аппаратуру, уэки приступили к исследованию нашей одежды и обуви. Они легонько тюкали нас клювом по ногам и невозмутимо расхаживали между нами, причем ни на минуту не переставали трещать. Чем-то это походило на чревовещание: стоя подле ваших ног, уэка вдруг начинал стучать, вы даже видели, как он это делает, а звук доносился откуда-то со стороны. Что до невозмутимости, то ее им хватало ненадолго. Стоило бросить на землю горсть крошек, как начиналась постыдная свалка, уэки беззастенчиво отталкивали друг друга и сердито перебранивались.

Все время, что мы находились на Капити, уэки ни на миг не отходили от нас. Они сновали кругом, будто хлопотливые гномы, вмешивались в наши дела, путались у нас под ногами и непрерывно тараторили. Очаровательное общество – но утомительное.

В первые минуты можно было подумать, что уэки – единственные пернатые на Капити, но после того, как мы расставили треноги с камерами, начали появляться другие птицы. Первой к небольшой кормушке, сколоченной Джорджем Фоксом, спустилась птица-колокольчик. Перед этим она некоторое время пряталась в листве и развлекала нас упоительным концертом, который состоял из головокружительного каскада чудесных звонких трелей. Мы с нетерпением ждали, когда же покажется певец. Наконец он слетел вниз к кормушке – и мы испытали чувство разочарования, так он смахивал на обыкновенную европейскую зеленушку, если не считать темно-пурпурной окраски головы. Поев и утолив жажду, птица-колокольчик села на ветку над самой кормушкой и дала еще один небольшой концерт. Она так легко, так виртуозно играла на своей восхитительной флейте Пана, что за это ей вполне можно было простить заурядную внешность.

Зато следующая птица буквально поразила меня своей внешностью, потому что я представлял ее себе совсем другой. Это был новозеландский голубь, который весьма лениво и самодовольно описал круг над домом, потом опустился на траву и принялся клевать что-то в метре от меня. Почему-то мне всегда казалось, что новозеландский голубь должен напоминать обыкновенного вяхиря, разве что окраска будет более изысканной, как, например, у горлинки. Я никак не ожидал увидеть такую огромную – в два раза больше вяхиря – великолепную птицу, с ярчайшей окраской, которая сделала бы честь самому живописному представителю плодоядных голубей. Голова, шея и верхняя часть грудки были сочного золотисто-зеленого цвета с налетом медной патины, а спинка – пурпурная с каштановым оттенком и тоже с патиной. Нижняя часть спинки, надхвостье и часть хвоста – зеленые с металлическим отливом. Хвост – коричневый с зеленым блеском; кроме того, в хвосте и крыльях были отдельные бронзово-зеленые перья. Клюв желтый, а у основания малиновый, веки красные. Словом, не голубь, а вдовствующая герцогиня, надевшая на себя самые яркие наряды. Рядом с таким оперением трава казалась какой-то тусклой, бесцветной.

Я еще любовался голубем, когда внезапно из кустов вынырнул этакий щеголь в зеленом оперении с металлическим отливом и пурпурными блестками, внешностью настоящий артист. Поверх зеленоватого оперения на шее лежали длинные белые нитевидные перья, а горло украшали две маленькие белые пуховки, в точности похожие на изысканно повязанный шарф, которому мог позавидовать любой законодатель мод. Это был туи. Размерами туи примерно с черного дрозда, но если дрозд выглядит толстым и неуклюжим, то туи – живой и стройный, двигается с изяществом и легкостью балерины. Обозрев нас, он посмотрел в одну, затем в другую сторону и выбрал себе место для выступления. С нашей точки зрения, выбор был идеальным – туи примостился на голом, сухом суку в нескольких метрах от нас, где очень эффектно вырисовывался на фоне светлого неба. Бросив еще один взгляд в нашу сторону и удостоверившись, что мы слушаем, туи запел. Надо сказать, что с первого же дня нашего пребывания в Новой Зеландии мне превозносили до небес певческие способности туи. Но ведь в какую страну ни приедешь, всюду есть своя любимая птица, которая поет, как никакая другая птица на свете, и я давно привык критически относиться к подобным уверениям. Тем не менее, послушав несколько минут туи, я решил, что новозеландцы не преувеличивали, а скорее преуменьшали, – мне редко доводилось слышать столь совершенное и выразительное пение. Мелодичные трели, журчание и воркование искусно сочетались со звуками, напоминавшими то хриплый кашель, то даже чиханье. Перемежать такие звуки с трелями, так что они кажутся вполне уместными и даже необходимыми, – это ли не верх артистизма!