Санторо обещали, что я смогу насладиться фонтаном, когда он нас пригласит на ужин, опробовать Поркетта, настоящую Болоньезе и Панна-котта. И вопреки всему я здесь, но совершенно по другой причине.

– Значит все-таки нашлась… Ачиль, опьяненный счастьем забыл оповестить. Скорее всего он звонит в гостиницу прямо сейчас, а я идиот не сказал даже Андрею, куда направляюсь. Да и знал ли я сам? – самоуспокоение дало свои плоды, от чего стало гораздо легче работать легким. Воздух все еще был густым и теплым, но жизнь уже налаживалась.

Я еще раз глубоко вздохнул, выдохнул и направился в обратный путь. Я не желал, чтобы ночь прекращалась, она была еще слишком привлекательной для неожиданных интриг.

К слову, я только начинал жить.

Настроение резким рывком рвануло вверх, от чего возникло желание погулять по ночному Риму. Задумчивость на тему бытия, по-особенному интересная почему-то после заката, затуманила разум и глаза. И вот я уже чудом оказался на оживленном перекрестке. Поток машин инсценировал жалкое подобие пробки на очередном светофоре. Буквально один миг, и опять темные переулки, безлюдность, тайны и призраки. Тесный проход между домами, подобный которому в любом другом городе остался бы без названия, итальянцы гордо величают улицей имени выдающегося соотечественника. Сложность самостоятельного изучения улиц в Риме заключается в нарастающем интересе к каждой фамилии на табличках на зданиях. Фильтровать неконтролируемую тягу к истории в этом городе не удается.

Наконец, я признал факт, что не имею ни малейшего понятия, где я и как выбраться, но в эпоху гаджетов, это не было чем-то страшным. В самом темном и тесном месте во всем городе я достал телефон, чтобы открыть онлайн-карту, но он почему-то неистово тормозил, вызывая у меня психические припадки и ругань про себя. Как только экран смартфона порадовал меня загрузкой нужной локации, как со спины меня кто-то толкнул. Страх шептал вопросы в гудящее ухо после удара об стену, ответы на которые лежали за границей ясной картины сценария. Я попытался встать, облокотившись об стену, и взглянуть на того, кто всей силой оказывает далеко не самый любезный прием гостю. Но с моими пожеланиями никто не собирался считаться. Камнем вниз я свалился на колени после удара кожаной перчатки прямиком в голову. Эта же самая коварная рука хлестким движением подвинула челюсть в сторону. На секунду я пожалел нападавшего за его жалкую попытку схватиться за мои короткие волосы, но надолго она не задержалась. Жалость тут же перебралась на меня самого, когда у горла почувствовался холод, исходивший от лезвия складного ножа.

– Parla, bastardo! – два постоянно повторяющихся слова, которые я смог запомнить среди других ругательств и требований, – Parla, bastardo («говори ублюдок»).

Сдавленным голосом я стараюсь объяснить бугаю, что его речь не воспроизвожу, но уже лезу в карман джинсов за бумажником. Нападавший с хирургической методичностью приблизил холодное острое лезвие к вопросу жизни и смерти, решаемый в области горла. Мое безрассудное поведение вызвало у него гнев, видимо этот здоровяк подумал, что он не единственный с холодным оружием. Я стиснул челюсть и просто ждал. Людям на краю жизни часто остается только этим и заниматься. Долгое нудное ожидание.

Здоровяк с ножом с точностью снайпера и аккуратностью сапера пролез в мой карман, глядя в глаза, и достал оттуда кошелек двумя пальцами так, будто это что-то мерзкое и неприятное на ощупь. Он брезгливо отбросил бумажник в сторону и сменил маску отвращения на издевательскую ухмылку.