В Оптину пригласили братьев Тимофея и Александра Путиловых. Они были пострижены в монашество с именами Моисей (1782–1862) и Антоний (1795–1865) и основали скит на границе монастырских владений, близ пасеки, где жил в уединенной келье старец Иоанникий (96, с. 71). Скит находился в полукилометре от обители, в сосновом бору, и был обнесен деревянным забором. Справа от ворот позднее был поставлен небольшой домик, в котором старцы принимали народ. В скит редко приглашали гостей, женщинам вход туда был запрещен.

Вскоре, в 1825 году, игумен Моисей был поставлен настоятелем Оптиной пустыни, которой управлял 37 лет. При нем обитель совершенно преобразилась. Увеличилось число братии, почти вдвое выросла площадь монастырских угодий, были заложены фруктовые сады, начато разведение хороших пород рогатого скота, продолжалось церковное строительство, устроены корпуса монашеских келий, гостиницы, большая библиотека, заводы и мельница.

Но более важным стало то, что при новом настоятеле церковные службы стали совершаться более благолепно, возвысился нравственный строй обители. Игумен Моисей пригласил еще нескольких пустынножителей, принадлежавших к школе старца Паисия. Богослужебный устав соблюдался с особой строгостью, братия была обязана присутствовать на богослужениях. Благодаря этому в период настоятельства преподобного Моисея сформировался особый дух Оптиной, особый строй ее внутренней жизни.

Пустынь жила по строгому общежительному уставу. У каждого инока была своя келья. Послушники и монахи, число которых в те годы составляло около 300 человек, получали послушания от настоятеля или келаря: это были работы в гостинице, на скотном дворе, в пекарне, в храме, в саду, в библиотеке и т. д. И настоятель, и монахи ничего не имели в личной собственности, все вместе с настоятелем вкушали пищу в трапезной; даже такую мелочь, как чай или сахар, монахи получали от пустыни, не говоря об одежде и обуви. Лишь для старцев в скиту пища готовилась отдельно и приносилась им в келью (159, с. 345). Внутренний дух пустыни, по воспоминаниям современников, был настолько единым, так глубоко проникал в сознание и души ее насельников, что настоятелю или старцам не было надобности принуждать к чему-либо иноков или делать им выговоры. Этот строгий и возвышенный дух обители влиял и на богомольцев.

Немало средств тратилось в Оптиной на дела благотворительные. В те годы большой приток богомольцев для иных монастырей превращался в тягость, ведь следовало голодным дать хлеба, неимущих обеспечить деньгами, больных вылечить, а средств недоставало. Да и церковная власть не поощряла «чрезмерную щедрость» монахов, и епархиальные консистории следили за этим. Иеромонах Леонид (Кавелин) как-то недоуменно спросил игумена Моисея: «Как же это вы, батюшка, пишете в расход на дрова то, что роздано беднякам?». «Ведь народ-то, чадо мое, приносит свои лепты в наше распоряжение, а не консистория, – ответил игумен. – А консистория разве позволит нам раздавать беднякам так щедро, как мы это делаем? Да это – самая невинная ложь и безгрешная!» (60, с. 136).

В начале управления отцом Моисеем монастырем там находилось 40 иноков, а к 1863 году – уже 108 человек. Настоятель со своими сотрудниками – старцами привлек к обители многих почитателей и богомольцев, многие из которых выражали свое усердие к обители денежными вкладами, на проценты с которых содержалась братия и ее благотворительные заведения. Объем вечных вкладов за эти десятилетия возрос с 4120 до 70 730 рублей (96, с. 144–145).

Н. В. Гоголь не раз бывал в Оптиной, свидетельством чему стало его обращение к игумену Моисею: «Так как всякий дар и лепта вдовы приемлется, то примите и от меня небольшое приношение по мере малых средств моих: двадцать пять рублей на строительство обители вашей, о которой приятное воспоминание храню всегда в сердце моем». Его письмо от 25 июля 1852 года, обращенное к иеромонаху Филарету, более значительно и показывает, что писатель видел в отце Моисее не только монашеского администратора, но и духовного наставника: «Ради самого Христа – молитесь обо мне, отец Филарет. Просите Вашего достойного настоятеля, просите всю братию, просите всех, кто у вас усерднее молится, – просите молитв обо мне. Путь мой труден, дело мое такого рода, что без ежеминутной, без ежечасной и без явной помощи Божией не может двинуться мое перо; и силы мои не только ничтожны, но их и нет без освежения Свыше. Говорю вам об этом не ложно. Ради Христа обо мне молитесь. Покажите эту мою записочку отцу игумену и умоляйте его вознести свои молитвы обо мне, грешном, чтобы удостоил Бог меня, недостойного, поведать славу Имени Его, несмотря на то, что я всех грешнейший и недостойнейший. Он силен, Милосердный, сделать все: и меня черного, как уголь, убелить и вознести до той чистоты, до которой должен достигнуть писатель, дерзающий говорить о святом и прекрасном. Ради Самого Христа молитесь: мне нужно ежеминутно, говорю вам, быть мыслями выше житейских дрязг и на всяком месте своего странствования быть как бы в Оптиной пустыне. Бог да воздаст вам всем за ваше доброе дело. Ваш всей душой Николай Гоголь» (78, с. 595).