В конце предпоследнего месяца года, именуемого в Эгерине месяцем Благодеяния, а в Карнагрии – Желтым, труппа остановилась в маленьком южном городке со смешным названием Корешок.

Фаргал подрался с Бубенцом. Повод был ничтожный. Когда Фаргал наконец ухитрился прижать противника к мостовой, он уже и забыл, что они не поделили.

– Сдаюсь,– пискнул Бубенец.

Все чаще и чаще их потасовки заканчивались победой Фаргала, хотя Бубенец был на три года старше.

– Ну ладно,– сказал победитель, убрал колено с груди побежденного, поднялся и увидел прямо перед собой брюхастого, богато одетого горожанина.

– Молодец! – похвалил тот и манерно похлопал в ладоши.– Как тебя зовут, малыш?

Фаргал молчал. Толстяк ему сразу не понравился, а уж когда назвал малышом…

И это – в полных семь лет!

– Ты очень красивый мальчик! – произнес толстяк и умильно улыбнулся.

Длинноногий и мускулистый (результат постоянных тренировок), Фаргал уже в семь лет был сложен как юноша. Но черты его лица, тонкие и гармоничные, в сочетании с большими серыми глазами в обрамлении длинных загнутых ресниц вполне могли бы принадлежать девушке, а не семилетнему мальчику…

Фаргалу никто раньше не говорил, что он красив. А ему самому это в голову не приходило. Вот Нифру – действительно красивая. Или маленькая дочка Мили.

– Очень. Очень красивый,– повторил толстяк и вытянул гузкой влажные губы.

Фаргал опять промолчал.

Бубенец поднялся с земли, отряхнулся и встал рядом.

Горожанин щелкнул пальцами.

Тут Фаргал обратил внимание на носилки, около которых топталась четверка рабов, и еще одного человека, не раба, свободного, почтительно стоящего в нескольких шагах позади.

По знаку толстяка этот человек приблизился и подал хозяину вместительную бархатную сумку.

– На вот, возьми!

На пухлой ладони горожанина лежал ком липкой медовой пастилы.

Фаргал не шелохнулся. Толстяк ему не нравился все больше и больше.

– Ну тогда ты возьми.– Горожанин протянул сласть Бубенцу.– Вы – не здешние?

– Нет,– ответил Бубенец, взяв угощение: он никогда не отказывался от подарков.– Мы – цирковые. Вечером будем давать представление на площади. Приходите.

– Обязательно приду! – Толстяк, подмигнув Фаргалу, двинулся к носилкам.

– Богатый,– уважительно сказал Бубенец.– Видал, какие перстни?

Фаргал передернул плечами.

– Ну что,– спросил он,– двинем к нашим или еще пошатаемся?

– Вернемся – Мили нам опять какую-нибудь дурацкую работу найдет,– сказал Бубенец.– Будто у нас рабыни нет…

О богатом горожанине они забыли еще раньше, чем съели подаренную пастилу. И удивились, когда, вернувшись на рыночную площадь, обнаружили рядом с фургонами труппы знакомые носилки.

Толстый горожанин толковал о чем-то с Тарто. В руках он держал кошелек, но, судя по лицу старшины, разговор был неприятный. Наконец Тарто решительно мотнул головой и отошел, оставив толстяка в одиночестве. Тот постоял немного, глядя, как Кадол, Мимошка и Налус готовят место для вечернего представления, затем спрятал кошелек и ушел.

– Ага, явился,– сердито сказал Тарто, увидев Фаргала.– Марш в шатер и чтоб до завтрашнего утра оттуда ни шагу!

– Деда, ты что? – изумился мальчик.– А представление?

– Без тебя обойдемся! Ишь, любимец публики! – Старшина хмыкнул.

– Это из-за того, толстого? – догадался Фаргал.– Что ему надо?

– Купить тебя хочет, – сказал Тарто.

– То есть как? – удивился мальчик.– Я же не раб!

– Покупают и продают, парень, не только рабов.– Тарто взял его за руку и повел к шатру.

– Но это несправедливо!

– А кто тебе сказал, что у нас справедливый мир? – Старшина усмехнулся.– Ладно, не бойся, никто тебя не продаст!