– Чего наши дуры нюни распустили? Ну, помрет он, так всем лучше будет.

Мы были приучены, что все в стране делалось от имени и под именем Сталина, нам трудно было представить, как все пойдет, если он умрет. Падение или смерть диктатора – редкое историческое событие. К нему всегда разное отношение. Но слова «диктатор» в нашем лексиконе тогда не было вообще. Только очень большие интеллектуалы и то лишь очень глубоко в своей душе могли осмелиться применить это слово к Сталину. У нас вместо него тогда было отживающее слово «вождь». Но что будет, если вождя не станет?

Каждый день по радио и в газетах сообщали бюллетени о его состоянии. Конечно, надо было дать взвинченному населению страны представление, что Сталина лечат как надо и только самые проверенные врачи. Писали: «Лечение товарища Сталина проводит специальная комиссия из лучших профессоров Мясникова, Лукомского, Филимонова. Комиссия работает под руководством Политбюро». Его болезнь превратили из медицинского факта в факт политический. Лукомский и Филимонов были профессора нашего института, которые заменили арестованных Гельштейна и Гринштейна. Мы знали, что они гораздо худшие специалисты, чем те, кого они заменили. О Мясникове говорили, что это он давал заключения о правильности предположений Тимашук. Для многих московских врачей это была плохая рекомендация, хотя все понимали, что если бы он отказался, то сразу попал бы в число обвиненных. И, конечно, здравомыслящим людям было ясно, что члены Политбюро руководить лечением не могут. Как они «руководили» – мы не знали, но…

В два часа ночи 5 марта 1953 года глубокий голос диктора Юрия Левитана скорбно и медленно оповестил по радио: «Товарищ Сталин умер». Мы не спали, потому что вообще перестали спать. Услышав это, отец начал навзрыд плакать – его нервы не выдержали накала:

– Что теперь будет?.. Что будет со всеми нами?..

Глядя на него, я тоже почувствовал, что слезы подступают к горлу. Только мама оставалась спокойной:

– Может быть, это и не так плохо. Может, с его смертью кончится этот ужасный период нашей жизни.

Отец посмотрел на нее:

– Ты так думаешь, лапа?

– Конечно, я уверена. Что Бог ни делает – все к лучшему.

– Что ж, может быть, ты и права.

Он как-то сразу успокоился. Я даже удивился этому. Для меня это был наглядный пример, как умная жена может успокоить растерявшегося мужа. Охладив разгоряченные нервы, мы стали укладываться спать. Мы знали, что в эту ночь за отцом не придут – агенты всех рангов наверняка сами были в растерянности.

Целую неделю люди заполняли весь центр Москвы – шли и шли прощаться со Сталиным. Их было так много, что нескольких затоптали в толпе. Поклонение и любопытство гнало всех увидеть Сталина хотя бы в гробу. Традиция русских похорон – чтобы всегда с помпой. Наверное, это перешло от предков-скифов: их раскопки поражают великолепием захоронений вождей. А уж для такого вождя, как Сталин, хотели затмить все. Что думали о нем на самом деле его ближайшие помощники, это выявилось потом. Но сразу после смерти они все еще продолжали его возвеличивать и угождали поклонению толпы. Поэтому они придумали положить его рядом с Лениным, в Мавзолей.

В двух кварталах от Филатовской больницы была биохимическая лаборатория Мавзолея. Ею руководил профессор Борис Збарский, который бальзамировал Ленина, а тогда тоже был арестован. Его срочно освободили из-под ареста, и мы видели, как члены Политбюро привезли туда Сталина на другой день после его смерти. Известно, что Ленин не любил живого Сталина и в политическом завещании писал, чтобы тому не давали власти. Но теперь ему самому приходилось потесниться (через несколько лет правители одумались и перехоронили Сталина в землю за Мавзолеем, но уже без толпы).