– Ну, значит мне работы меньше. По рукам?

Мофей осторожно пожал пухлую ладошку. Не самый плохой попутчик образовался. Городит, правда, несусветное, но человек, по всему, не вредный. Вот, даже и не проклял ещё ни разу, хоть и обещал. Правда, плакали теперь новые сапожки, не разувать же друга новоявленного.

Тут со стороны храма звук донёсся: то ли собака завыла, то ли кот истошно завопил. Мофей поспешно под ноги глянул, не придавил ли кого сапожищем? Однако обошлось, никого не разлепёшило. А источник заунывности обнаружился быстро. Сидящий у самой ограды оборванец, пацанёнок лет десяти, подвывает тихонько, слова старательно выводит, гримасничает горестно. По всему выходит – песню поёт. Задушевную.

Какие сны бывают необычные…

Приснился город, серый от дождей.

Там кошки, словно граждане приличные,

Живут в домах, под крышею своей.

И шубки пряча под зонты огромные,

Спешат с работы кошки по домам.

А человечки, стайками бездомными,

Шныряют по подъездам и дворам.

А впереди ещё и зимы снежные!

Так человечкам неуютно тут.

И смотрят кошкам вслед они с надеждою,

Вдруг обернутся, да и подберут?

Обсушат нежно существо дрожащее,

Парным его накормят молоком.

И имя, человечку подходящее,

С котятами придумают потом.

И сыто разомлев на подоконнике,

Под умилительный, кошачий смех.

Уже не очень человечку помнится,

Что подбирают далеко не всех.

Уж лучше бы замучила бессонница!

Иначе мыслям не хватает дня.

Подумалось: а если сон исполнится?

То подберёт ли кто-нибудь меня?

Мофей оглядел щуплую фигурку, печальные, серые глазёнки, личико чумазое…

– А что, многомольный, давай подберём малого? – проявил милосердие. – Вишь, как жалобно завывает!

– Самим жрать нечего! – огрызнулся служитель, на дитё глянул немилостиво. – Да и вообще…

– Но ведь ты служитель Великого Гончара! – изумился гвардеец. – А как же сердоболие? Доброделие и сребролю… А, нет! Последнее вычеркни, до поры.

– Так ведь я со всей жалостью! – возмущённо воскликнул служитель. – Ежели мы его с собой возьмём, он всенепременно с голоду подохнет. При таких-то добытчиках. А так, глядишь, кто чего и подаст. Вон как жалостливо песню выводит! Даже у меня рука зачесалась бросить чего-нибудь!

– Надеюсь, не камень? – Мофей сдобрил удивление сомнением. – Или действительно, последнее бы отдал? Прям кружку свою пустую?

– А вот не надо мне тут! – не поддался на провокацию служитель. – Для примера сказал. Какой-то ты несообразительный!

– Чего нет- того нет, – протянул покладисто Мофей. – Дурак и есть, чего уж там.

Пацанёнок выслушал внимательно, поднялся; штаны, сто раз латаные, на коленях прохудившиеся, небрежно подтянул. Ухмыльнулся озорно, во все четыре потерянных зуба.

– Да я бы и не пошёл! – сообщил звонко, задиристо. – Нужны вы мне, никчемушные. Ни выпить с вами, ни пожрать, ни к бабам забежать!

– Не рановато, к бабам-то? – поинтересовался Мофей заботливо.

– Да лишь бы не поздновато! – нагло ухмыльнулся тот. – Как некоторым.

Служитель ловко, не гляди, что поперёк себя шире, ухватил оборвашку за торчащие, немытые вихры неопределённого цвета. Удовлетворённо крякнул: есть ещё сноровка, есть.

– Вот ты понял, гвардеец? – подол безразмерного одеяния приподнял, сапожок изящно выпростал и к худой, пацанячьей заднице, с размаху приложился. С Гончаровой помощью вышло знатно.

– Никогда не лезь со своим милосердием к жаждущим! Откуда тебе знать, чего они на самом деле жаждут? Для этих дел у тебя отныне я имеюсь, а ты просто саблю под рукой держи. Так у нас жизнь-то и наладится.

– Саблю… – протянул Мофей недовольно. – У меня сапогом-то складнее бы получилось. По всему видать – нет у тебя опыту гвардейского.