Я была плохой собакой. Я уже научилась делать «Делай Свои Дела» на улице, но сейчас у меня просто не было выбора, и я пошла в угол и наложила там кучу. Я знала, что Лукас придет домой и будет кричать на меня: «Нельзя»! На полу я нашла длинную жесткую штуку, которую можно было грызть, и уже изгрызла ее в клочья, когда наконец почувствовала, что он возвращается, и услышала ни с чем не сравнимый звук его шагов, приближающихся к дому. Я в неистовстве прыгала, повизгивая, когда он открыл входную дверь и наконец-то, наконец-то прошел по прихожей и подошел ко мне.

– О Белла, прости меня. – Он наклонился к моей морде, чтобы я могла облизать его лицо. Я съежилась, когда он принес газет и воды, чтобы убрать кучу, которую я наложила в углу, но он не стал на меня кричать. Он подобрал с пола длинную штуку, которую я изгрызла. – Что ж, мне все равно никогда не нравился этот ремень. Давай, Белла, пошли гулять.

Гулять! Небо начало светлеть, и, пока мы шли по улице, я слышала птиц и чуяла запахи Мамы-Кошки и других собак и людей.

Я надеялась, что мы пойдем в парк. Мне хотелось весело бегать, гоняясь за белками, и забираться на горку, а еще играть, играть!

– У нее был еще один эпилептический припадок, – сказал Лукас. – У Мамули не было их уже давно. Мы думали, что благодаря лекарствам это больше не повторится. Я ужасно беспокоюсь, Белла. Врачи даже точно не знают, что их вызывает.

Я чувствовала, что ему грустно, но не понимала почему. Как можно грустить на прогулке?

Мамуля не вернулась домой ни в этот день, ни на следующий. Когда Лукас ушел, чтобы «Идти на Работу», он оставил меня в вольере, и я лаяла и лаяла, выражая лаем владевшие мною чувство бессилия и страх. Почему Лукасу надо уходить? Почему Мамули нет дома? Она когда-нибудь вернется? Лукас когда-нибудь вернется? Я буду хорошей собакой и буду «Сидеть» и приносить успокоение, если все просто придут домой и выпустят меня из вольера.

Я была вне себя от радости, когда Лукас и Мамуля вошли в дом вместе. Я лаяла и скулила, потому что мне отчаянно хотелось, чтобы они наконец выпустили меня из вольера. Когда Лукас отпер дверцу вольера, я, едва мазнув языком его лицо, бросилась в гостиную и залезла на диван, где лежала Мамуля. Она рассмеялась, когда я облизала ее щеки.

– Лежать, Белла, – велел мне Лукас.

Мне не понравилось, что он сказал «Лежать». Но когда он хлопнул в ладоши, я поняла, что, если я не спрыгну вниз и не лягу, он рассердится, и нехотя спрыгнула на пол. Мамуля протянула руку и погладила меня по голове, что было почти так же приятно, как лежать рядом с ней на тахте.

– Так что говорится в извещении о выселении? – спросила Мамуля.

– Там сказано, что, заведя собаку, мы нарушили условия договора аренды. У нас есть три дня, а потом они вызовут инспектора из отдела по контролю за животными и начнут процедуру выселения. – Голос Лукаса был мрачен. Мне хотелось подойти к нему, чтобы утешить его, подарить ему успокоение, но мне также хотелось остаться на месте, чтобы Мамуля продолжала меня гладить.

– Я видела здесь и других собак, – сказала Мамуля.

– Верно. Собаки могут приходить к жильцам на время, но думаю, кто-то сказал управляющему, что Белла лает уже пару недель.

– Кто это был?

– Он мне не сказал.

– Не понимаю почему, если мы все хотим жить дружно, как добрые соседи, этот человек не мог просто прийти к нам и поговорить.

– Знаешь, Мамуля, ты иногда вселяешь в людей страх.

Они какое-то время молчали. Я ткнулась носом в руку Мамули, когда она вдруг перестала меня гладить.

– Мы не можем переехать, Лукас, – тихо сказала она.