Я побежал. Бросился в дождь. Когда я выходил из лаборатории он накрапывал, но теперь разошёлся так, что хлестал по щекам, будто мокрыми плётками, залил глаза так, что я почти ничего не видел, просто бежал. Зато хурма из горла исчезла.

В конце концов я собрался с силами и признал невозможность дойти до изобретателя пешком. Нужно было хотя бы доехать до реки, на берегу которой мы с родителями писали пейзажи. Я смутно соображал и не сразу вспомнил, что не видел на ней моста. Окончательно отрезвил меня водитель попутки, которую я поймал. Он задал вопрос: «Ты идёшь на гору? А как ты переберёшься на другой берег?»

Действительно, как? Судя по карте, завалявшейся у него в бардачке, сделать это было негде – река огибала почти всё подножие без намёка на какую-то переправу. И даже там, где она поворачивала, устремляясь вдаль, через неё было не перебраться. Вариант переплыть казался неразумным, течение унесло бы меня раньше, чем я бы успел позвать на помощь. Да и кого звать? Карта сообщала, что вокруг нет ни одного поселения. Значит, и людей там нет. Разве кто забредает порисовать – при мысли об этом в горле снова что-то защекотало.

– Может, дело в том, что карта старая? – спросил я у водителя, чтобы как-то отвлечься. – Выглядит не очень.

– Да кому там мосты нужны! Вокруг полно гор – гуляй не хочу! Тебе одному приспичило именно на эту забраться, за всю жизнь таких ненормальных не встречал. Чего ты там не видел?

А я даже не знал, что ответить. Мне, вечно жившему в режиме «я познаю мир», казалось естественным гулять там, где никогда не гулял. Там, где никто никогда не был – тоже. Даже сквозь горечь страха и обиды на происходящее, которые меня так и не покинули, пробивался интерес маленького исследователя и куча вопросов: почему никто не захотел перебраться на тот берег, почему в таком красивом месте никто не живёт, как на вершине горы построили хижину, если доставить туда людей и материалы не представляется возможным? К водителю тоже был вопрос: почему бы, имея старую карту, не наносить на неё новые объекты, появляющиеся на трассе, по которой ты, по твоим же словам, ездишь каждый день на работу и обратно двадцать лет подряд? А потому что ему ни до трассы, ни до всего мира вокруг дела не было. Его режим жизни, видимо, чем-то походил на существование робота. Я это понял, когда попросил остановить меня у автозаправки, и он удивился, что она существует:

– Странно, её ведь нет на карте! Ты уж прости, я ждать не могу. Дойдёшь сам? Тут недалеко.

– Дойду, – я выходил из машины, – вокруг вообще много удивительного. Я вам что-то должен?

– Иди-иди, удачи!

– Спасибо вам! До свидания! – я повеселел. Если он не знал о заправке, то и о мосте мог не знать. Надежда, несмотря на свои маленькие размеры, оказалась такой сильной, что ворвалась в киоск раньше меня. Но кассира не было.

Я звал, стучал по прилавку – безрезультатно. Из подсобного помещения доносились какие-то шорохи, нетерпение росло. Меня можно было понять: судя по тому, что мы не встретили по дороге ни одной машины, там копошился единственный шанс узнать, есть ли поблизости мост. Я начал ходить по киоску, рассматривать что-то на стеллажах, брать в руки шуршащие яркие упаковки, ронять их. На какой-то полке разложил всё по цветам, но и это меня не успокоило – я снова вернулся к кассе и снова позвал кого-то, не теряя уверенности, что звуки издают именно люди.

Отозвался женский голос, пообещав выйти. Оказалось, что нетерпение, которое я испытывал до этого, было вовсе не таким сильным – теперь я боялся отойти от кассы даже на метр, как будто женщина увидит это через стену и решит, что её помощь мне больше не нужна. Похоже, она что-то уронила.