– А ты ему по яйцам ногой, – посоветовал Воронцов. – А как насчет раны на затылке?
– Да какая это рана! – скривился медик, размазывая кровяное пятно по руке. – Царапина… От нее он не мог загнуться. Разве что оглушили ударом по затылку. Потом оттащили в реку, да еще окунули голову и держали так до тех пор, пока легкие не заполнились водой… Может, все-таки дерябнем спиртяшки?
– Ты возьми зеркало и посмотри на свое лицо, – предложил Воронцов. – А теперь посмотри на мое. Видишь разницу?.. Все, поезжай, а то ты мне уже надоел. И не забудь подписать экспертизу у вашего патологоанатома, прежде чем везти ее в прокуратуру!
– А как тебе сообщить о результатах?
– Позвонишь мне на мобильный, – ответил Воронцов.
– Да откуда у нас здесь связь? – сказал участковый и состроил кислую гримасу. – У нас тут с электричеством проблемы, а вы хотите сотовую связь…
– Да, проблемы, – произнес Воронцов, посмотрев на пустой дисплей мобильника. – Ладно. Значит, привезешь экспертизу сюда. Мне лично в руки.
– Сюда? – скривился Довбня и взялся за край мешковины. Водитель взялся за другой. Они подняли труп и закинули его в фургон. – Ты видел, какая дорога? Все раскисло! Здесь танк не проедет!
Воронцов не то, чтобы терялся перед наглостью подчиненных, а просто ему лень было искать веские аргументы в пользу своей воли, и он не стал давить на медика. В конце концов, ему было наплевать на результаты экспертизы. И обязательно наплевал бы, если бы от них не зависело, возбуждать уголовное дело или нет.
– В нашей конторе, в кабинете директора, есть телефон, – подсказал участковый. – Связь, правда, иногда обрывается, но при большом желании можно передать информацию.
– Понял? – Воронцов заострил внимание медика на этих словах. – Позвонишь директору и передашь ему заключение экспертизы. И прокурор пусть звонит по этому номеру, если, конечно, я ему буду очень нужен.
Участковый постепенно смирился с тем, что вместе с неопознанным трупом его спокойной жизни пришел конец, и он принялся приобщаться к процессу расследования. Провожая взглядом УАЗ, который медленно катился по лугу, объезжая черные блины коровьего помета и стайки гусей, он подумал, что чем быстрее будет обоснован уход покойника из жизни, тем скорее следователь свалит отсюда.
– Вы думаете, это инсценировка самоубийства? – выдвинул он вычитанную где-то модную версию, надеясь изменить у следователя тягостное впечатление о себе.
– Да ничего я пока не думаю, – ответил Воронцов, глядя на свои туфли и сокрушенно качая головой. – Слушай, напомни-ка свое имя?
– Шурик я.
– Шурик?
– Ну да, Шурик, – слегка комплексуя, подтвердил участковый. – Меня здесь так все зовут. А я уже, считай, и привык.
– Так вот, Шурик. Мои туфли промокли насквозь! – поставил в известность Воронцов.
– Туфли? – повторил участковый и заморгал глазами.
– Откуда ж мне было знать, что у вас здесь такая роса! Все равно, что реку вброд перешел. Нет, ты только взгляни: видишь, я становлюсь на носок, и вода из туфли сочится…
Эта мягкая жалоба тоже сочилась из уст Воронцова как вода. Он разговаривал с участковым без напряжения, как с самим собой, даже не пытаясь придать своими словам хоть мало-мальски веское значение; собственно, это и были озвученные мысли Воронцова, столь же неорганизованные, как и он сам.
Участковый в замешательстве смотрел на туфли Воронцова, понятия не имея, что в связи с этим он должен предпринять.
– Банька-то у тебя есть, Шурик? – спросил Воронцов.
– А как же без баньки? – растерянно произнес участковый.
– Значит, после обеда у нас должна состояться банька. О здоровье всегда надо заботится. Так ведь? – Воронцов снова сел на подстилку, расшнуровал туфли, снял их, затем и носки. – А теперь мне скажи, как этот человек мог здесь оказаться в пять утра, если он в Упрягине не живет?