Надо отвернуться, не глазеть на неё, как придурок. Но я не могу оторвать от неё взгляд вот так просто, с мясом, как попало, отвернуться, перестать смотреть на красоту… В ней присутствовало что-то детское, невообразимо точное… Какое-то потерянное, отчуждённое нечто, что почему-то пытается вклиниться в установленные богами рамки. Чем-то она напоминала мою фигуристку. Я подошёл поближе к остановке и получше всмотрелся в её лицо. Действительно – похожие брови, скулы, размер глаз. Разве что цвет волос отличается. Красота… Почему она превращает меня в такое ничтожество?

Я просто стоял и смотрел на неё. С каждой секундой она всё больше напоминала мне фигуристку. Казалось, у неё был такой же рот, такие же губы, такой же взгляд. Разве что… Эта девушка была живой, жизнь убивала в ней бога, но она всё ещё была ангелом. Тенью фигуристки. Зато какой тенью…

Я попытался отвлечься, посмотреть на других людей. Вот уродливый карлик с рыхлым, заросшим щетиной лицом считает монетки, смотрит, чтобы хватило на проезд. Вот низкая бабка в серой потрёпанной куртке стоит, опершись на худой, словно ветка, костыль. Костыль трясётся. Нет, это она трясётся, ожидая смерти. Ужас.

Рядом с ней стоит парочка. Симпатичная, измазанная косметикой девочка, чёрненькая, но немного полноватая, ест чипсы со сметаной и луком. Её обнимает жирный тип в дорогих кроссовках, синей куртке и шапке с эмблемой футбольного клуба «Спартак». Он тяжело дышит, улыбается, ковыряется в зубах, а потом жирными, в крошках, губами, целует свою тёлку, хватая её за жопу. Красиво. Любовь, которой у меня не было.

Вскоре остановка заполняется и другими людьми. Уставшими, серыми, заросшими коростой бессонницы. Откуда она возникает, бессонница? Почему её так много? Неужели мы боимся заснуть? Почему? Может быть, потому что боимся подняться и увидеть в зеркале самого себя… Человека, которого уже терпеть невозможно. Но он никогда не покинет тебя. Этот гад будет тревожить тебя постоянно. Будет напоминать тебе о собственном физическом и нравственном уродстве.

Люди толпятся на остановке, смотрят на дорогу, на пробегающих мимо черепашек, на игрушки, пришедшие из игрушечного мира. Пластмассовые человечки дышат, кашляют, чешутся, ковыряют в носу. И мне кажется, что они настоящие. Кажется, что вся эта желеобразная масса людей, масса проблем, волос и презрительных взглядов, скоро влезет в автобус, втолкнёт меня в эту коробку, утромбует. Хорошо, я согласен. Вскоре коробка, гробик для личной свободы, подъезжает. Вот он подкараулил меня, сжёг меня светом своих полыхающих фар.

Мать присылала мне СМС. «Умер дядя Толя», – уведомила она меня. Он был мужем тёти Люды, родной сестры мамы. Добродушный, интеллигентный человек, который чинил телевизоры у себя в райцентре. Ещё дядя Толя был радиолюбителем. Когда-то даже поймал сигнал с космической ракеты. Он сильно гордился этим, часто рассказывал о своём успехе людям, пока не заболел. Дело в том, что, служа в армии, дядя Толя охранял ракеты. Только не космические, с которыми были связаны мечты советского человека, а ядерные, что были готовы разрушить планы всех людей на земле. Армейская служба оставила след на всей его жизни. Он получил облучение, которое сделало его инвалидом, потерял способность иметь своих детей, но принял ребёнка, который был у тёти Люды от прошлого брака, и воспитал его, как своего. Года так четыре назад дядя Толя стал терять разум. Потом превратился в овощ, который не мог говорить, ел что попало, какал в штаны. Пару месяцев назад он перестал вставать. Сегодня умер. Что же, хороший человек был. Добрый советский человек.