– Оуэн знал о вашей новой матери?

– Я никогда ее так не называла, – она повысила голос. – Я даже не смела ее так называть.

– От чего же?

«Теперь я вижу в ее глазах-тоннелях свет. Свет приближающегося на огромной скорости поезда.»

– Она мне не позволяла. Я не являлась для нее ни дочерью, ни падчерицей и ни даже ребёнком. Тетка считала, что мужчинам не нужны женщины с детьми. Особенно, если ребенок не от него. И особенно, если дитё не слушается и капризничает. Идеальный ребенок – это тот, кто не доставляет проблем и после свадьбы опекуна отправляется в пансионат с узелком на перевес.

Ричард отхлебнул с чашки горьковатый напиток. На дне плясали мелкие чаинки. Горячий пар ударил в нос.

– И она выставила дочь брата…

– Сестры.

– Прошу прощения, сестры. Она выставила родную племянницу за дверь?

– Нет.

– Отчего же ей не довелось отправить вас в пансионат намного раньше, если от вас так много хлопот? Судя по вашим словам, ей такой ход упростил бы задачу в поиске постоянного спутника.

Она сбросила пепел:

– Нынче нет бесплатных горничных.

Джессамин откинулась на спинку софы и повернула белое лицо к огню. За дверью проревел ветер с угрозами все снести с лица земли. По окнам застучали мелкие камушки и песок.

– Она не смогла выйти замуж, потому что была глупой пустышкой, без должного образования и статуса в обществе. Да и была отнюдь не красавицей. Возраст тоже давал о себе знать – ей уже было двадцать семь, когда она меня приютила. Стала полнеть и покрываться сыпью. Даже ее приданное – это на голом месте плешь. Такая женщина ни одному ухажеру не была нужна, когда есть кандидатки поинтересней. Раз не могла выйти замуж, значит, и от меня не могла избавиться. Бог не хотел разлучать нас вплоть до самой ее смерти.

– Что с ней стало?

Брови Джессамин приподнялись, она притянула к себе чашку и сделала глоток побольше.

– В тот день я долгое время провела на рынке в поисках шелкового шарфа для ее полной шейки, чтобы скрыть разрастающееся высыпания. Под вечер я вошла в дом, и консьерж выразил мне соболезнования по этому поводу. На одной из вечеринок она подавилась пирожным.

– Деда, а когда мы будем обедать?

Девочка не могла спокойно усидеть на месте. Она стояла на коленях на мягком покрытие нового стула, дергала руками за резную спинку и наблюдала за движением ножек похожих на львиные лапы.

– В скором времени, дорогая. Аккуратно! Ты же так можешь расшибиться, – громко пробухтел старик.

Шаркая тапками, он побрел к старому серванту. Его тяжелые руки уперлись ладонями о гладкую столешницу. Старик посмотрел на свои распухшие сморщенные пальцы, на покрытые зелеными узлами, руки и глубоко выдохнул. Боль в бедре давала о себе знать. Кто знал, что та прогулка на лошадях могла обернуться трагедией. С того дня мистер Стоун не брал в рот ни капли алкоголя.

– Так, когда? Когда, деда? У меня уже в животе булькает кит. Буль-буль-буль, – не унималась девочка, прыгая на стуле.

В голове постепенно стал раздаваться шум.

– Деда, смотри, я на лошадке! Иго-го!

Она гладила стул по обивке сидения и приговаривала себе что-то под нос. Детский голос расплывался и огибал слух старика.

– Ну скоро еще ждать обед?

Щелчок. Шум прекратился. Он снова ощущает окружающий мир через ушные раковины.

– Может, его уже надо попробовать? – щебетала девочка.

Старик расправил широкие плечи. Скрипнула поясница. Тянущаяся сквозь года боль ушла куда-то далеко, заменив ее согревающим мягким ощущением в сердце. Он повернулся к внучке, улыбаясь, как ни в чем ни бывало. Ведь его лучик света ждал угощения.

– Непременно. Я ужель поставил пирог в огонь.