принадлежит чувствам, здесь они парят, тут их гнезда, здесь их

вольный ветер! Как нас сюда занесло? Я чувствую ее, она рядом,

или во мне?

Я встряхнул головой, отгоняя видения, и увидел снова ее гла-

за, они смотрели спокойно и ясно; как странно, она вела себя

так, словно вынырнула вместе со мной и, поднявшись на повер-

хность, огляделась. Мне захотелось выпить.

– Выпьем! – сказала она и показала на полный фужер.

Мы выпили.

– Мы с Вами едины, даже в теме прозрений, не говоря о теме

очарований; странное единодушие!

– Ничего удивительного! – сказала она с легкой улыбкой,

не сводя с меня синих глаз. – Мы сблизились настолько, что

смешались в бесконечной пропорции, как вода и спирт. Кто так

говорил из великих?

– Филипп Ауреол Теофраст Бомбаст фон Гогенгейм по про-

звищу «Парацельс».

– Выпьем за это!

Мы дружно выпили.

– Но разочарования я преодолела, как болезнь роста, и снова

восхищена Вами! – сказала она и нежная улыбка тронула ее чу-

десные губы. – Мы давно уже стали единым организмом, одним

целым, в котором даже на рентгене видно, что это один харак-

тер, одна кровь, и один вкусный, пахучий, живительный сок…

– Мне тоже кажется, я снова в Вас влюблен! А может, не пере-

ставал любить! – пробормотал я, качая головой и веря ей, как

себе.

Я вызвал такси, и мы поехали с моей воображаемой собесед-

ницей домой. Но с кем я ехал? С моими печалями, моей влюблен-

ностью, моим одиночеством?..

из всех дверей в этой большой роскошной квартире, застав-

ленной тяжелой громоздкой мебелью, увешанной картина-

ми, украшенной сувенирами и безделушками, в которой, каза-

лось, все дышало счастьем и благополучием, только небольшая

дверь в туалет чувствовала себя несчастной и обделенной.

– Надо же! – вздыхала она, – родиться туалетной дверью!

За что мне этот рок, за какие грехи моих предков это мне наказа-

ние? Или злая звезда надо мной?!

В самом деле. Если подойти близко к ее генеалогическому де-

реву и внимательно оглядеть его до самых корней, то можно лег-

ко заметить, что на его ветвях за многовековую историю не было

ни одной выдающейся двери, ничего творческого, ничего запо-

минающегося; ни одна из ее предков не смогла выбиться в люди,

правда, если не считать одну туалетную дверь по бабушкиной

линии, которая честно служила у «Старого Фрица» – короля

Пруссии Фридриха Великого в одной из его многочисленных

дворцовых уборных. Ее портрет 233 летней давности до сих пор

бережно хранится в семейном архиве и с гордостью показывает-

ся гостям, – дверям от кладовой и прихожей, и те едва не воют

от зависти…

– Почему я не родилась дверью в спальню? – снова заду-

малась туалетная дверь над своей злой судьбой. О! Эта дверь

в великолепную, чудесную спальню была ее мечтой, предметом

зависти и, нередко, злобы. Как она ей завидовала – этой высо-

кой, просторной двери в спальню, как она ее ненавидела. И было

за что! Эта дверь в спальню была, в самом деле, существом вы-

сокомерным, она смотрела с презрением на другие двери, за ко-

торыми, как она считала резонно, не было ничего интересного,

а только что-то примитивное и мелкое. В самом деле! Что могло

быть интересного или необычного, удивительного или потряса-

ющего за дверью на кухню? Да она почти не закрывалась! Что

там было скрывать, если даже некоторые мухи знали, что тво-

риться на кухне. Но то, что таила дверь в спальню, – это было

действительно что-то потрясающее, новое, таинственное, зага-

дочное. А так хотелось быть в курсе дела! Но дверь в спальню

всегда плотно закрывалась, не оставляя даже щелки, и ужасно

гордилась тем, что была хранительницей всех семейных тайн…

Туалетная дверь ее ненавидела! О, как она страстно желала