были откровенно плохо прорисованы, на многих была небрежно

положена краска. Виной была спешка, спешка, спешка, но все про-

щалось его таланту, его молодости, его мастерству. И он сам неза-

метно научился себе это прощать. Только сейчас он увидел цену

своим полотнам. Это были картины для украшения голых стен!

Он подошел к одной незаконченной картине, стоявшей у стены,

и долго недоверчиво ее рассматривал, потом отошел к другой,

тоже недописанной. Это тоже был его стиль, его темп, – бе-

гать от одной картины к другой, от одного впечатления к дру-

гому, от одной женщины к другой, от одной бутылки к другой.

Оттого многое, непростительно многое, оставалось незавершен-

ным, неосмысленным, упущенным, плохо освещенным…

– О боже, что же я рисую? – спросил он вдруг себя, не пе-

реставая удивляться себе, – похоже, мне только казалось, что

я художник, что я творец, могу творить выдающиеся вещи, до-

стойные остаться в чувствах людей, картины, к которым при-

ходят, как на свидание, как ходят в лес – для спокойствия, как

приходят к реке, – для умиротворения, как ходят в театр – для

впечатлений. Но могу ли я творить? Одной мазней больше, —

продолжал мрачно размышлять художник, стоя перед начатым

полотном. Он достал из бара в стене открытую бутылку вина

и сделал несколько больших глотков.

– Кажется, я мчался не в ту сторону, – пробормотал он, быс-

тро пьянея и яростно оглядывая свои картины, стоявшие вдоль

стен. – Ради этого я брался за кисть?!

Пьяно ухмыляясь, он подошел к нарисованному пейзажу

с пасущимися козами на горном лугу, и стал насмешливо его

рассматривать.

– Ну, покажи, художник, что ты тут пишешь? – пьяно ку-

ражась, спрашивал он себя, – это должно стать шедевром? Эта

картина должна затмить великое солнце?

Внезапно он схватил правой рукой нож, которым счищают

краску с полотен, и занес его над своим творением, но от крика

за своей спиной остановился. Картина на мольберте вздрогнула