– Я не буду драться, от этого устаёшь, это для здоровья вредно.

Гэла расправил грудь:

– Ну ладно, я буду тебе помогать драться.

Заяц засмеялся, на бледном лице проступил слабый румянец.

Цзянцунь Гунбу расправил плечи:

– Э-э… Я думаю, пора звать гостей к нам в дом…

– Да, да! – Лицо Эньбо просветлело. – Гэла и Сандан, идёмте к нам в дом, мы приготовили для вас угощение, обязательно, вам понравится!

Заяц уже потащил Гэлу вперёд.

Эсицзян подошла к Сандан, склонилась, сделала приглашающий жест, Сандан непринуждённо ответила вежливым поклоном. Эсицзян протянула ей руку, но она подобрала края одежды и стала кланяться, пропуская её вперёд как старшую, и только потом двинулась за ней следом. Цзянцунь Гунбу и Эньбо с женой втроём шли последними. Лэр Цзинцо сказала:

– Зачем она подбирает платье? Подол не подшит, а даже щиколотки не закрывает, всё равно не достаёт до земли…

Эньбо повёл бровью:

– Пусть делает так, как ей нравится.

Лэр Цзинцо всё не могла успокоиться:

– Живут как скоты, а строит из себя благородную…

Цзянцунь Гунбу сказал:

– Перестань, у неё манеры и правда как у благородной.

Шедшая впереди Сандан словно услышала их разговор, вдруг задрожала, как будто силы оставили её, и она вот-вот упадёт, но понемногу успокоилась и как ни в чём не бывало двинулась дальше, гордо подняв поникшую было голову, с лёгкой улыбкой на лице, приподнимая края юбки, хотя это было совсем не обязательно.

После этого в Счастливой деревне стали говорить: Сандан – это скрывающаяся дочь аристократического семейства.

Тогда же люди вспомнили одну мелочь из прошлого, деталь, которой не придавали раньше значения: у этой женщины на груди был мешочек, с которым она никогда не расставалась. Люди вспомнили, что, когда она только появилась в Счастливой деревне, этот мешочек был по краям обшит замшей, в середине была разноцветная парча. Но теперь все краски потускнели и стёрлись, узоры на парче выцвели, весь мешочек стал серого землистого цвета, а один уголок был подшит грубой холщовой тканью. Все говорили, что этот мешочек набит самыми лучшими драгоценностями. И некоторые рассказывали, что собственными глазами видели глубокой ночью, как из этого ветхого домишки из окна идёт радужное сияние от этих драгоценных камней – жемчуга, агатов, кораллов, кошачьего глаза и аквамаринов.

С этих пор, как только появлялась Сандан, люди во все глаза смотрели на этот мешочек.

Сандан этого совершенно не замечала и по-прежнему ходила под их взглядами так же свободно и непринуждённо, с той же отсутствующей полуулыбкой на лице. Лишь немногие, излишне падкие на женскую красоту мужчины, могли ещё перевести взгляд на её лицо, задержаться на её сверкающих белых, будто никогда не бывших чёрными, волосах. Остальные не отводили своих глаз от мешочка.

Но никто не смел и пальцем прикоснуться к этому мешочку.

И неизвестно, кто первый начал рассказывать, но говорили, что на эти сокровища наложено проклятье, и кто осмелится коснуться их хоть пальцем, то палец тотчас же будет отравлен неизвестным ядом и отвалится.

В этот год погода была очень странная. Уже пришло время, когда по ночам должны шелестеть дожди, а днём высоко в небе стоять и ярко светить солнце, когда повсюду в диких лугах распускаются цветы, но в небе стояла непонятно откуда принесённая слабым ветром жёлтая мгла, и все чувствовали на лицах, на губах и в глазах мелкую, всюду проникающую пыль. Тончайшая пыль оседала с неба и делала всё вокруг землисто-жёлтым. Жизнь в Счастливой деревне была бедной, но небо всегда было синим, а воздух свежим. Теперь же и воздух был словно вышедший из какой-то древней щели далёкого прошлого, затхлый, протухший.