С.: Конца нет. Потому что все, что создается, не удовлетворяет.

К.: Слава Богу, Ты не можешь становиться удовлетворенным. Будь доволен, что Тебя ничто не может удовлетворять. Если бы было что-то, что могло бы Тебя удовлетворять, Ты был бы зависим от этой проклятой вещи. Какая-то истина, какое-то переживание, которое может Тебя удовлетворять. Это ад, что уже есть кто-то еще. Двое! И тот кто-то может тебя удовлетворять. Боже мой!

С.: Так что, несчастье встроено в двойственность?

К.: Это страдание. В любой момент, когда ты переживаешь самого себя, ты переживаешь страдание.

С.: Возможно ли жить в единственности? В адвайте?

К.: Нет, никто не может этого делать. Никогда не было никого, кто не мог это делать, и никогда не будет никого, кто может это делать.

С.: Я не понял первую часть.

К.: Не было вообще никого. Как мог тот, кого вообще не было, жить в адвайте? Слава Богу, никто не может жить в адвайте. Кто бы это был?

С.: Так никогда никого не было?

К.: Никогда не было никого. Что же тут даже говорить о том, чтобы жить в адвайте, жить достойной жизнью? Что за вопрос о хорошей и плохой жизни?

С.: Это противоречие.

К.: Полное безумие.

С.: Так в вопросе о реальности, том, что истинно, критерием может быть человеческий разум?

К.: Ты можешь говорить, что энергия принимает форму так называемого человека, а затем создает еще одну форму, которая не есть что-то «отличающееся», и тогда имеет место диалог о самой себе. Это подобно разговору с самим собой. Это подобно тому, как каждое утро, когда ты пробуждаешься, пробуждаются трое – «я», я сам и Я. А потом спрашивают «как мы себя чувствуем?». Ты уже пробуждаешься в больнице, в сумасшедшем доме. Это твоя больница. И там всегда есть врачи, которые столь же больны, как ты. И больной врач хочет помогать больному пациенту. И оба без конца говорят об их болезни. И каждый состязается в том, кто самый больной. Или кто-то даже состязается в том, кто самый здоровый. Но тот, кто состязается в здоровье, должен быть в аду. Любое состязание имеет место в аду, в разделении. Есть один, состязающийся с кем-то другим.

С.: Так глубокий сон ближе всего к адвайте?

К.: Глубокий глубокий сон. Глубокий сон – это все еще осознавание. Глубокий глубокий сон просто означает То, что является глубоким сном. То, что является пробуждением, и то, что сейчас бодрствует. Можно продолжать. Не то чтобы глубокий глубокий сон был Тем, что ты есть. Ты здесь и сейчас являешься Тем, что ты есть. Но в глубоком глубоком сне можно говорить, что нет никого жалующегося. Поэтому твое Знание есть и в присутствии и в отсутствие этого жалующегося, что неизбежно. Этого невозможно избежать. Всегда есть что-то ложное. А если что-то не является ложным, ты называешь это единостью. Но даже это ложно. Что есть тот, кто не является ложным. Поэтому для меня все ложно. Ложно, ложно, ложно. Это песня ложности.

С.: Это слишком намного выше моего разумения. Поэтому я хочу спросить кое-что другое. Рамеш говорит: «ты – эго». Я борюсь с этим. Я чувствую, что эго полностью другое. Если у тебя есть чувство делателя, то это эго, если нет, то ты – не эго. Но Рамеш всегда говорит: «Ты – эго. Ты умрешь как эго». Эта идея – нечто такое, что я не способен принять. Не можете ли вы просветить меня по этому вопросу?

К.: Этим подразумевается, что ты – То, что есть эго, но То, что есть эго, не имеет эго.

С.: Я вас не понял.

К.: Да, если бы ты меня понял, то больше не было бы никакого эго. Так эго борется за свою шизофреническую идею «я». Есть эго, у которого есть эго. А это означает двойственность. «Я», у которого есть «я». Имеется «я-я». И тогда то, на что указывает Рамеш: Ты – То, что есть эго. И эго пришло и уйдет как То, что ты называешь эго. Но эго не знает никакого эго. Только в обладании есть два эго. И тогда одно эго хочет избавиться от другого эго.