Скрещенные – закрытые для реализации мужской «горячности» – ножки девушки на листе 8 в ПД 835, в рукописи «Цыган», принадлежат также, как записано здесь автором рисунка, Екатерине Бакуниной. Появился он в правом («правильном») поле рукописи рядом с отражающими истинные чувства поэта к Екатерине стихами о любви Алеко к Земфире. Старик-отец «переводит» на понятный Земфире «язык» отношение к ней полюбившего ее человека иной культуры: «…Тебя он ищет и во сне: // Ты для него дороже мира». (IV, 191)
ПД 835, л. 8
Но Земфиру в это время уже тяготят отношения с Алеко, по правилам своей цивилизации считающим себя ее мужем. Она признается отцу: «Его любовь постыла мне. // Мне скучно; сердце воли просит…» На рисунке за ножками Бакуниной – неизгладимое в ее восприятии черное пятно ее кратковременных нежеланных близких отношений с Пушкиным. Записанный в этом рисунке текст – комментарий к ситуации: в юбке и ножках – «Катерина Бакунина и я», в контурах «негритянски» черного чернильного пятна – «Александръ Пушкинъ, мужъ ея».
Глава 5. «Лилу, темиру, всех обожал»
Кажется, информацию о воздыхателях Бакуниной приятели поэта в воспоминаниях и сам Пушкин в своих рисунках оставили нам исчерпывающую. Однако и этот «железобетонный» факт из его биографии все же нуждается в подкреплении еще и доказательствами из его честного и объективного литературного творчества. Ибо и до сих пор в нашей науке бытует разномыслие по поводу того, кого из влюбленных в Бакунину лицеистов в их группе считать третьим – Алексея Илличевского или все же Ивана Малиновского? Некоторые исследователи[48] полагают, что в рукописи стихотворения «19 октября 1825 года» («Роняет лес багряный свой убор…») после посвященной Пущину 10-й строфы Пушкин восклицает, обращаясь к Алексею Илличевскому:
А ведь точно известно, что Казак – Иван, сын первого директора Лицея Василия Федоровича Малиновского. Впоследствии Иван Малиновский женился на сестре своего тезки Пущина Марии. Но кого любил он в свои лицейские годы? Если в триумвирате с Пушкиным и Пущиным, то вовсе ведь не обязательно Екатерину Бакунину. Потому что у этой страстной парочки была в те годы еще одна общая любовь. Их желчный, но много знающий однокашник барон Модест Корф даже не сомневался в том, что именно графиня Наталья Кочубей, а вовсе не Екатерина Бакунина, была «первым предметом любви Пушкина»[49]. Другие лицеисты иже с поэтом в этом увлечении непременно упоминают и его верного друга Ивана Пущина.
Фрагмент ПД 829, л. 50
Наталья Кочубей, художник О.А. Кипренский, 1813[50]
Изящная, грациозная и характером, как ни странно, скромная до робости дочь одного из первых лиц государства, министра внутренних дел графа Виктора Павловича Кочубея, Наталья (1800–1854) младше первых лицеистов на год-другой. Для них это уже не воспринимающая их по-прежнему детьми старшая сестра их товарища, а возможность явить собственную взрослость, чистая любовь, настоящая да еще такая завидная невеста.
Кочубеи, как и прочие высокопоставленные придворные, проводили на царскосельских дачах рядом с императором теплые сезоны. Во всяком случае, жили они здесь на собственной даче не одно только лето 1812 года, о котором кто-то оставил случайное воспоминание. Парни-лицеисты в соответствии со своим возрастом повлюблялись в юную прелестную графиню Наталью, вероятно, году в 1815—1816-м, когда она с родителями, старающимися избавить ее от стеснительности – приучить к обществу сверстников, стала появляться на лицейских балах и праздниках. Скорее всего, тогда же заметил ее и Пушкин. Хотя, возможно, начал поэтически думать о ней даже раньше, чем о Екатерине Бакуниной, перед которой тогда робел в силу своего существенно младшего в сравнении с нею возраста.