В шедевры эпистолярного жанра КГБ следует определить пассажи из справки, посвященной Борису Спасскому:

«Гроссмейстер Б. Спасский, в результате трудного детства и пробелов в воспитании, подчас некритически относится к своему поведению, допускает незрелые высказывания, нарушает спортивный режим, не проявляет должного трудолюбия… Он много времени тратит на благоустройство своего быта (обмен квартиры, покупка дачи, ремонт машины), что в дальнейшем может повлиять на его подготовку, которая требует полной отдачи сил и времени. Неоднократно обращалось внимание Б. Спасского на легкомысленность во время публичных выступлений. Отвечая на один из заданных вопросов, Б. Спасский говорил о своем уважении и симпатиях к верующим. „Я, вообще, выходец из семьи священника. И если бы из меня не получился шахматист, я с удовольствием стал бы священником“, – заявил Б. Спасский. Незрелость Б. Спасского проявилась в том, что он отказался от предложения АПН подписать письмо группы общественных деятелей СССР в защиту Анжелы Дэвис».

Ветераны хоккейного ЦСКА после турнира 11-летних мальчишек, посвященного памяти Александра Рагулина, собрались в кафе армейского Дворца спорта. Дело было 5 мая 2009 года, их поздравили с приближающимся днем Победы и вручили от имени «Интерспорта» конверты, и обед покатился своим чередом.

Владимир Викулов, тот самый форвард, из знаменитой тройки – Викулов – Фирсов – Полупанов, – пришел позже других, к нему за столик подсел защитник Александр Гусев, они вдвоем стали что-то обсуждать, и поближе к ним подобрался известный и хорошо всегда принимавшийся в ветеранском кругу (поскольку гадостей и глупостей в его материалах никогда не было) журналист Николай Вуколов. Викулов, появившийся в кафе не в самой, мягко говоря, лучшей форме, вдруг прервался и внимательно посмотрел на Вуколова. Гусев объяснил, что, мол, «это же Николай Николаевич, он же… писатель, он в Швеции много лет работал, когда мы с тобой, Володька, туда играть приезжали». Услышав про Швецию, Викулов еще раз внимательно посмотрел на Вуколова и едва слышным голоском спросил: «Кагэбэшник, что ль?» В ответ на разъяснение Вуколова о том, что к этой могущественной организации он никогда не имел никакого отношения, Викулов лишь скептически покачал головой.

Скептицизм Викулова понятен: в СССР считалось, что если человек долгое время проработал за границей, то не кем иным, кроме как сотрудником КГБ, он быть не мог. Проверено на себе. Когда я в первой половине 80-х годов работал корреспондентом ТАСС в Хельсинки, то и предполагать, конечно, не мог, что на меня автоматически могли наклеить ярлык гэбэшника. Дело в том, что я знал всех (или почти всех), кто работал в Финляндии от КГБ. И – самое главное – я знал, что в число тех, для кого «крышей» были посольство, торгпредство, различные международные организации и СМИ, не вхожу. Но.

Вениамин Смехов, блестящий артист, режиссер, писатель и просто очень хороший человек, в одном из материалов книжки о нашем общем друге Михаиле Орлове, скончавшемся в 59-летнем возрасте в Бостоне в январе 1998 года, написал следующее: «Выездные» советские деятели искусства пользовались гостеприимством Светы (моя жена) и Саши. Они в Хельсинки любили Горбунова, а в Москве подозревали в нем гэбэшника. Подружившись с ним на гастролях Таганки в Финляндии в 1982 году, я однажды развенчал эти подозрения в доме любимейшего Булата Окуджавы. На развенчание ушло десять минут и два аргумента: как безрассудно рисковал Саша (и дорисковался через пару лет), принимая у себя Виктора Некрасова, и как он верен старой дружбе с эмигрантами Орловыми – близнецами Мишей и Лешей.