Наметов с бледным как полотно лицом безгласно смотрел на принудительное выселение и всё ещё не верил, что его земляков выслали и лишили всего нажитого имущества. И это произошло в родной деревне, с его помощью, он даже не ведал, что это делается так просто (и что стало типичным для многих деревень), но у них этот произвол больше не должен повториться. К тому же эти люди были далеко не кулаки, подобно Глотову, а обыкновенные старательные крестьяне, разве что оказались прижимистей других.

– Как же так, товарищ Снегов, я полагал, вы ограничитесь с ними разговором, провёдете политбеседу, а вы…

– Пётр Иванович, честное слово, стыдно за тебя, что ты проявляешь такой детский либерализм. Партии, что касается человека, его интересов, ничто не чуждо, а ты пожалел отпетых врагов. Это послужит наглядным примером для других, понятно? Саботажникам в колхозе нет места, а вредный затаившийся элемент надо сразу вырывать с корнем, давить в зародыше… Ты думаешь, я провожу линию раскулачивания от себя? Нет, дорогой Пётр Иванович, так того требует партия, и мне больше смотри не укрывай, а то и нас с тобой могут за это самое укрывательство к стенке! Тебе понятно? – тот резко взглянул на него и пошел прочь из правления колхоза.

Наметов побледнел, неловко поёжился, передёрнул плечами, поправил воротничок рубашки, который, ему казалось, давил шею. И затем устремился вслед за удаляющимся юрким Снеговым, чтобы того проводить.

– И вот что: дней через пять я приеду, проведём собрание, изберём председателя из своих, – сказал Снегов, садясь в легковую машину. – Будет справляться – хорошо, а если нет – снимем, поставим другого, – и с этим напутствием секретарь райкома уехал.

Первое собрание колхозников провели в правлении – бывшей большой глотовской избе. Но людей пришло со всего села столько, что она показалась маленькой и тесной.

Перед началом собрания Наметов попросил Екатерину сесть в первый ряд собранных по дворам деревянных лавок. Настоятельная просьба начальства её немало удивила, после чего она попыталась узнать, с чем связана его просьба. Однако Наметов ответил уклончиво, дескать, скоро она сама узнает. Екатерина живо оглянулась на мужа – может, он что-то объяснит хотя бы взглядом, но Фёдор почему-то на неё не смотрел, словно догадывался, почему ей оказывают такое почтение. Но потом тихо буркнул, что в первый ряд с ней не сядет, поскольку ему трудно будет выбираться из избы.

Вопросы обсуждались разные: сколько нужно собрать семенного зерна с колхозников и единоличников, подготовить сельхозинвентарь, оборудовать коровник и конюшню, обеспечить скотину кормами, так как до выгона на пастбище еще было много времени. Но главным пунктом стоял вопрос выбора председателя колхоза и его актива правления. Наметов довольно умело вел собрание, и все проголосовали за принятие необходимой резолюции для вновь созданного колхоза.

К тому времени Фёдор был вынужден покинуть собрание – ему приспело время собираться на дежурство. Он тихонько встал и вышел из накуренной избы, крайне сожалея, что покидает в самый интересный момент. И действительно, если бы он не ушёл, то, возможно, ему бы удалось отстоять свою жену, а Наметов словно ждал, когда он уйдёт, и при всём честном народе назвал Екатерину пока единственной подходящей кандидатурой на пост председателя колхоза.

Пётр Иванович вкратце рассказал о Екатерине и предложил за неё всем проголосовать. У неё при этом сообщении от страха сжалось сердце, враз перехватило дыхание, вдобавок в избе, смрадно накуренной мужиками, не хватало свежего воздуха. Как только Екатерина ни отказывалась, обеими руками ни отмахивалась, как ни уклонялась, что у неё куча детей мал мала меньше и что при ней больная свекровь, единогласным большинством её избрали председателем колхоза «Светлый путь». Такую ей власть всучили, что она сама испугалась, выдюжит ли, потянет ли общественный воз, не подорвет ли оказанное ей такое высокое доверие?