Ну, если это не знаки – отстрелите мне башку! Знаки… зловещие вехи… чего? Или правильнее: на каком таком пути? И не особый ли это путь, или особенное предназначение? И что будет дальше?!..

Дальше у него разболелась голова. Николай не привык думать так долго и столь усиленно. Решил сегодня не работать, на звонки не отвечать. Просто был не в состоянии правильно действовать и четко мыслить. Какая уж тут работа – за рулем ведь, не землю копать.

Мысли о земле и лопате неожиданным образом передвинулись к кладбищенским копателям могил, к покойникам и убиенным… Они оказались яркими, такими образными, как наяву – Николай увидел и скорбные лица людей, и разверстый зев могилы, и яркую зелень вокруг и ослепительно синее летнее небо…

Он чуть не застонал вслух, согнулся в три погибели. Но тут же разозлился на себя, встал: слюнтяй! Распустил сопли. А ну-ка!

Пошёл на кухню. Есть не хотелось, но он кое-как затолкал в себя завтрак; долго, мелкими глотками пил чай. Затем решил выйти из дома, хоть немного развеяться… В одиночестве того и гляди, крыша поедет.

На улице, среди прохожих и машин, и правда, чуток полегчало. Он бесцельно бродил по городу, озирался, старался присматриваться ко всяким пустякам. Это отвлекало, он даже заулыбался, увидев, как по газону скачут, сердито чирикают, наскакивают друг на друга воробьи. Остановился, стоял, смотрел, улыбался. Уже и воробьи упорхнули, а он всё стоял.

Потом улыбка сошла с его лица.

Затылком, кожей спины он ощутил странный холодок. Мурашки побежали по спине.

Он круто обернулся. Ничего.

Но – Николай был готов поклясться! – что-то было. Недобрый взгляд, предчувствие?.. Чёрт! Словно мало того, что было.

Утренняя тошнотворная картина сама встала перед глазами. Левый угол рта так и потянуло вниз, губы задрожали. Николай торопливо зашагал в глубь двора – зачем, сам не знал.

Знаки! Это вновь знаки, точно. Николай зыркнул влево, вправо. Ага, вот.

Ствол осины у одного подъезда был обвязан ярко-алой лентой, вроде пионерского галстука. Это знак. Надо идти дальше. Он ведёт.

Гордеев напрягся, плечи свелись, спина скруглилась. Шаг стал медленней, плотней. Взгляд искал знаки.

Конечно, он нашёл их. От повязанной осины взор скользнул в сторону, наискось через двор и попал в стену трансформаторной будки.

Стоп!

На кирпичной, кое-как выбеленной стене синим мелом крупно начертан вопросительный знак.

Николай двинулся туда. В горле у него пересохло, он с трудом сглотнул. Дойдя, остановился, стал смотреть, покусывая губы.

Ну что: знак как знак. Набросан резко, одним взмахом руки. Николай пожал плечами, огляделся. Куда дальше?

И неведомое не замедлило откликнуться.

Лёгкое дуновение ветра пробежалось по ветвям лип над головой. Донёсся тягучий скрип.

Гордеев вскинул голову.

Двор был пуст. У второго подъезда жёлтой пятиэтажки медленно закрывалась распахнутая подъездная дверь.

Вот оно! Николай бросился туда.

Знаки вели его. Теперь он твёрдо знал это.

Он домчался до той двери за несколько секунд. Она закрылась перед самым его носом.

Это была старая, много раз перекрашенная дверь, изрезанная, исцарапанная, со следами клея и бумаг, разных объявлений. Верхняя часть, сделанная под четыре оконца, давным-давно выбитые, заколочена фанерой.

Один обрывок привлёк внимание Николая. Кусок тетрадного листа в клеточку, пожухлый, выцветший, едва различимы были на нём чернильные буквы. Николай осторожно поднёс руку, дотронулся пальцами, разгладил бумажный завиток. Вгляделся. Слова все растеклись, и только прочиталось: «…остановка «Снежный бульвар»…

Снежный бульвар. Так! Это ближайшая отсюда остановка на Проспекте. Николай обернулся, сощурился, прикидывая маршрут. Сквозь дворы, вот туда… и вон там. Ладно.