Траектория бега круто сломана влево, навстречу преданно моргнувшим фарам. Задняя дверь авто распахнулась точно в момент остановки, втянула Марусино золото в обсидиановое зазеркалье. Девчонка, почувствовав клетку, от рук, от одеяла отбилась с внезапной кошачьей яростью, скрутилась пружиной в дальнем углу сиденья. Зашипела: «Тронь меня… Попробуй». Хотела страшно-страшно сказать, с угрозой, а получилось тихо-тихо, с паузой и немного просительно в конце. Такой ребёнок.

Авто понятливо выкрутило руль до-о-о-о-олгим круговым движением, сдало назад, написало латинскую «S» вокруг скорой, и вперёд, вперёд, потом налево, потом вниз, мимо Храма на мост, на Болотный остров, опять на мост. Авто встало на прежний маршрут, стирая из памяти досадное отклонение к Биржевой, вышло на Моховую, потом по Воздвиженке за Новый Арбат, за Никитский бульвар к тихим богатым переулкам, где не бывает толп и чёрных муравьев. Авто старалось успеть, но Андрей, закончив тексты адвокату и сестре, успокоил:

– Нет спешки, дружище. На школьную линейку, как в театр, опоздавших не пускают. Едем спокойно. Ничего нам уже не стереть.

Школа сына – четыре этажа и крошечный дворик, мощённый резиновыми квадратами в пять цветов. Два рубежа охраны. У дверей двое охранников, ещё двое у турникетов в вестибюле и, по случаю первого сентября, патрульная машина напротив входа: дети – достояние государства и совместная с родителями собственность. Так гласит новый закон.

Для пятых классов линейка в актовом зале, под самой крышей. Дети, мамы, бабушки – рядами плотно и вперемежку на лавочках и стульях, отцы – стоя и ближе к выходу. На крошечной сцене в три яруса уместился оркестр. Пожилой директор рассказал родителям про новые предметы и кабинетную систему. Школьный страховой инспектор напугал подростковым возрастом и тестом на интеллект в апреле. Завуч Вредная П. И. представила классных руководителей и предметников. Всё удовольствие заняло полчаса, и оркестр выдал барабанную версию школьного гимна. Дети, мамы и бабушки промаршировали в классы на ознакомительный урок. Отцы отделались аплодисментами. Ах, да. Ещё были цветы.

…

Андрей опоздал ровно на тридцать минут, вышел из машины под бодрый стук барабанов из открытых окон четвёртого этажа. На узком, почти питерском тротуаре нашёл тень, перезвонил сестре Наташе, перетерпел визг и всхлипы, выслушал извинения и благодарность, но, как сестра ни просила, беспокоить Марусю не дал:

– Она задремала. Всё будет хорошо. Поедет с нами на дачу. Верну в воскресенье или понедельник… Как захочет, так и вернётся. Хочешь, приезжай за ней сама. Твоя дочь. Всё будет хорошо. Обещаю.

– Пап, ты не смог на линейку прийти?

Андрей прервал разговор с сестрой, снова перевёл её номер в блок, сверху вниз ответил на немигающий детский взгляд. Две пары глаз выстроили зеркальные коридоры, два ледяных потока сошлись, не в силах победить друг друга. Игра грозила затянуться до бесконечности, но отец первый пошёл на примирение:

– Хотите что-то сказать, солдат?

– Нет, сэр. В десанте дураков нет.

Оба рассмеялись. Андрей подхватил сына, прокружил два полных круга на вытянутых руках. Приземлил на место старта без потерь, присел на корточки, понизив голос, сказал:

– Не смог. Маруся в беду попала. Я как раз рядом с ней был, когда к тебе ехал. Пришлось выручать.

– А что с ней случилось?

– Она в яму упала и не могла выбраться сама. Тётя Наташа позвонила, попросила помочь, а я недалеко проезжал.

– Как Маруся?

– Она в машине. Поедет с нами на дачу. Ты рад?

– Анна Сергеевна у нас теперь классный руководитель. Рад.