Крик ликованья вырвался из тысяч уст. В воздух взлетели войлочные петасы и зонтики. Народ был восхищен великолепным зрелищем.

Эллины вспоминали, что по линии Лаодики Митридат – потомок Александра Македонского. И он повторил его подвиг! Он покорил своего Буцефала. Персам Митридат казался вторым Киром, потомком которого он был по отцовской линии. Кира воспитали пастухи. Он обуздывал диких коней до того, как покорил все народы Азии.

А Митридат словно не радовался своей победе, не замечал всенародного восторга, не слышал обращенных к нему призывов. Прижавшись к мокрой шее покорного скакуна, он мчался к воротам. Царские стражники бросились ему наперерез. Но кто-то из зрителей швырнул в них сосуд с горящим горным маслом. Кони отпрянули в сторону. И Митридат успел проскочить. Мелькнул его голубой хитон и исчез.

Человек в коротком плаще – на вид ему можно было дать лет двадцать пять – пил из рога маленькими глотками. Казалось, он не замечал всадников, не слышал приближавшегося топота и криков погони. Может быть, ему вздумалось показать мальчику, гладившему шею загнанного коня, как надо встречать опасность? И лишь когда первый из преследователей (это был Ариарат) поравнялся со сломанным дубом, он схватил мальчика за руку и потянул к оврагу.

Они стремительно неслись вниз, перепрыгивая через переплетенные корни. Ветки наотмашь хлестали по лицу. Колючки раздирали одежду…

Шум погони становился глуше, а потом и вовсе замер. Колючий кустарник сменился ветвистыми деревьями. В полумраке, подобно старинному зеркалу, поблескивало озерцо. Пахнуло гнилью и сыростью.

Беглецы остановились. Один был невысокого роста, но с мускулистым загорелым телом. Другой – высок и строен. По длинным волосам и нежной, незагрубевшей коже рук его легко было принять за одного из тех юнцов, чей жалкий удел – украшать непристойные господские пиры и забавы. Складка губ была капризной, как у тех, кто знает о своей неотразимости и умеет извлекать выгоду из красоты. Так, во всяком случае, показалось его разгоряченному бегом спутнику.

– Вот мы и дома! – Он посмотрел на едва пропускавшие свет древесные кроны. – Крыша над головой! – Прикоснувшись пальцами к влажной осоке, он добавил значительно: – Постель!

Мальчик не ответил. Во взгляде его сквозило недоверие и, может быть, неприязнь.

– Чего нам с тобой не хватает? – продолжал старший, забавно морща лоб. – Ах! Мы еще не представились друг другу.

Он отступил на шаг и сделал неуклюжий поклон, воображая, что именно так знакомятся люди высшего круга.

– Алким, сын Гермодора, херсонесит.

Мальчик молчал, угрюмо глядя себе под ноги.

Назвавшийся Алкимом с участием взглянул на него.

– Понимаю! – выдохнул тот. – У моего первого хозяина, рыботорговца, кол ему в глотку, была привычка давать рабам мудреные имена. Конюха он называл Хатроматидом, повара – Фереогандром. Мне он придумал кличку Сисомалей. Только и слышал: «Сисомалей! Подай сандалии. Сисомалей! Налей вина. Сисомалей, негодный! Снимай хитон! Ко всему приспособился. А вот к кличке этой привыкнуть не мог. Тьфу! Сисомалей! Когда он в море тонул, думал, что я его спасать буду. Захлебывается и кричит: «Сис… Сис…» С этим и на дно пошел, к своим рыбам. В доме все были рады-радешеньки, что от него избавились. И госпожа первая. Не стала она меня благодарить. На другой день продала! «Не нужен, говорит, мне такой раб!» Купил меня Диофант, синопеец. Слышал, наверное? Историю он пишет. Я ему для нее и понадобился. Однажды призывает меня к себе и на свиток показывает, что на столе развернут. «Есть у вас в Херсонесе муж многомудрый, Дамосикл. Я ему первую книгу своей истории послал, а вторую ты отвезешь. В ней о временах Фарнака и о том, как он с Херсонесом союз заключил». Не дали ему боги эту книгу закончить. – Алким вздохнул. – Умер царь Эвергет, его покровитель.