— Значит, если я правильно понял, на тот момент вы решили не принимать участия в судьбе племянника?

Молчание.

— Однако же вы ему верите.

— Как вам сказать, — покачал головой Яковлев. Он невероятно упрямый парень. Упрямство, как бы это сказать, компенсирует ему некоторый дефицит жизненной силы. Да и других недостатков хватает. Но вот чтобы по части вранья… Этого за ним не замечалось. Верю, короче. Надеюсь, что верю, так будет точнее. Раз уж он сам о помощи просит…

— Расскажите о нем подробнее.

Яковлев нахмурился, и огромный лоб пересекли несколько вертикальных морщин.

— Непросто это говорить. Я опекал его с детства. Но что-то, может, не понимал в нем. Не сложилось у нас по-родственному.

— Родители у него есть?

— Мать умерла несколько лет назад. А отец его, мой брат, — уже давно, тому уж лет пятнадцать.

Что-то в лице Яковлева заставило Гордеева задать следующий вопрос:

— Кем он был, отец Игоря?

— Мы вместе с Алексеем работали. Погиб он. При исполнении, так сказать, — хмуро выдавил Яковлев, и стало ясно, что ничего больше не скажет.

Гордеев сменил тему:

— А как относительно баллистической экспертизы?

— Насчет того, что пуля из его «калашникова»? Я и сам ни черта не пойму. В письме его об этом ни звука! В газетах же так написано, что трактовать можно как угодно, прямо зло берет, не знаешь, что и думать. Вот, пожалуйста, еще вариант:

«…Полномочный представитель президента погиб в результате неосторожного обращения с оружием старшего сержанта ОМОНа Яковлева».

Теперь он уже старший сержант, оказывается. Ну и что из этого следует? Если пулю нашли, то экспертиза, конечно, была, а если была, то…

— Экспертиза в любом случае была, нашли или не нашли, — перебил Гордеев. — Ну а по газетам ни о чем судить нельзя в таких случаях. Но все на самом деле неважно. По-настоящему пока что меня занимает только один момент: и следствие, и суд прошли в неправдоподобно короткие сроки. Просто стахановцы какие-то. Не могу не порадоваться за наше правосудие. А в каких отношениях состоял ваш племянник с покойным полпредом?

— Как это — в каких?! Ни в каких, конечно. В смысле — я об этом ничего не знаю, — поправился Яковлев. — Не думаю, чтобы они были знакомы, не слышал об этом.

— Как часто вы общались со своим племянником?

— Да уже несколько лет не общался.

— У вас неважные отношения, помню. — Гордеев стряхнул пылинку с правого плеча. — Так почему вы думаете, что вы в курсе всех его знакомств?

— Да ничего я не думаю! Просто странно все это. Откуда простому омоновцу знаться с птицей такого полета?!

— Стрелял он хорошо?

— Понятия не имею. Вообще-то он спортом много занимался, но вот стрельбой, по крайней мере до армии, — нет, не было такого… И зачем это вы мне такие вопросы задаете? — разозлился Яковлев.

— Все-таки застрелить человека в проезжающей машине — это надо уметь, это не в тире из мелкашки по детским мишеням шмалять. Потом, мы еще не знаем…

— Так сказано уже, что случайно!

— Ага, значит, все-таки это он застрелил Вершинина! — на глазах оживился Гордеев.

— Послушайте, Юрий Петрович, вы адвокат или следователь? — удивился Яковлев. — Игорь пишет, что ничего этого он не совершал. Будете браться за его дело, говорите прямо! Или мне искать другого адвоката? Если его правда подставили, я этого так не оставлю.

Гордеев стряхнул невидимую пылинку с правого плеча.

— Ладно, решено. Съезжу к вашему парню в колонию, поговорю. Надо его послушать, а то мы будем как слепые котята. По крайней мере, это я вам обещать могу. А дальше посмотрим.

К. Д. Меркулов

Генпрокурор вызвал Меркулова в конце рабочего дня — немедленно по возвращении из администрации президента. Меркулов знал, что генеральный собирался в Кремль с регулярным отчетом только послезавтра, но утром из администрации был звонок: президент перенес дату отчета на более ранний срок, — и в результате Константину Дмитриевичу пришлось в пожарном порядке дорабатывать свою часть: справку о состоянии дел с расследованием особо опасных преступлений и соответствующий раздел аналитической записки по судебно-правовой реформе.