— Как же тогда он выстрелил?

— Да что за черт! Я же объясняю, я голосовал! Перед «Волгой» машин десять пытался остановить. Никто не отреагировал. А один гад даже грязью облил.

— Дождь шел?

— Ну. Ночью перед этим.

— Сколько времени вы голосовали?

— Полчаса, не меньше. А может, больше. Может, час.

— Не помните разве?

— Уже не помню. В суде что-то говорил, об этом спрашивали, почитайте протоколы, что ли…

— А шурин ваш помнит?

— У него и узнаете.

— Ладно. Значит, десять машин не остановилось, одна вас грязью облила, вы с похмелья, обозлены и, когда проехала «Волга», выстрелили ей вслед. Так?

— Не.

— Что — не?

— Это она меня грязью и облила. «Волга». Я сорвал автомат, бахнул вслед.

— Очередью?

— Одиночным. Один раз.

— Но прицелившись.

— Какой там. Навскидку.

— С какого расстояния?

— Да метров четыреста, может, и больше.

— Ну да, тут не прицелишься, — пробормотал Гордеев. — Но попали точно в печень.

— Как — в печень? — удивился Игорь. — Кому — в печень?

— Полпреду Вершинину, — терпеливо, как душевнобольному (хотя кто знает), объяснил Гордеев. — Полпреду Вершинину из своего автомата попали в печень.

— Да вроде ж голову я ему разнес, — не слишком уверенно предположил Игорь.

— Машина остановилась после выстрела?

— Не.

— Так откуда вы знаете?

— В суде сказали. И следователь — еще раньше.

— Резонно. — Значит, еще одна газетная плюха. — Что было дальше?

— Да ничего. Мы еще пошлялись по дороге какое-то время, никто так и не остановился, а через час нас задержали. Какой-то гад повалил лицом в грязь, ты, кричит, паскуда, стрелял, так я же не отпирался, сразу сказал — еще не знал, что Вершинин умер. Я слышал, его вроде даже наградили потом…

— Кого?! — поразился Гордеев. — Вершинина? Посмертно, что ли? И за что же?

— Да нет, этого охранника, который меня скрутил.

— Понятно. Кстати, кто был вашим адвокатом?

— Адвока-аатом? — еще больше удивился Игорь.

— Это такой специальный человек, который защищает ваши интересы в суде.

— Вроде вас?

— Вроде меня.

— У меня его не было.

— Если вас судили, то у вас был адвокат, — устало возразил Гордеев. — Должен был быть. Или вы сюда попали без суда? В 1937 году такое еще можно было представить…

— Ну да, был такой тип. Мне его назначили в суде.

— Вот те раз. Значит, вы не хотели брать адвоката? Но почему, если считаете себя невиновным? Или тогда не считали? — Так-так, подумал Гордеев, все же ключевой момент именно здесь.

— А зачем? И так ведь все ясно было. Только деньги бы из меня вытягивал. Которых и так нет.

— Значит, вы решили сэкономить на защитнике, потому что вам и так все было ясно?

Молчание.

— Кто вам подсказал эту мысль?

Вместо ответа Игорь подпрыгнул.

Гордеев только голову почесал.

— Ну что, все узнали, что понадобится? А то мне пора, надо актовый зал в порядок привести: у нас сегодня концерт.

— В самодеятельности участвуете? Похвально.

— Какая там самодеятельность, настоящие гастроли! — похвастался Игорь. — Бард к нам известный приезжает, Собакин, слыхали? Он и сам сиживал. — И вдруг шлепнул себя по коленкам и гнусаво завыл:

Вечер за решеткой догорает.
Солнце тает, словно уголек.
На тюремных нарах напевает
Молодой уставший паренек.

И тут же нормальным голосом:

— Ну ладно, вы вот что, господин Кони, лучше поскорее вытащите меня отсюда, а то я за себя не ручаюсь, — пообещал Игорь.

— Что значит — не ручаешься? Только не говори мне, что твоя любимая книжка — «Граф Монте-Кристо», — вставая, попросил Гордеев. «Оказывается, менты тоже блатные песни уважают, кто бы мог подумать? Хотя какие они теперь менты…» — Кстати, вот что, гражданин библиотекарь, а вы можете мне нарисовать схему происшедшего?