– Спокойно, – Хват выставил вперед руки в примирительном вроде бы жесте, но слишком они его хорошо знали, чтобы не понять: все эти мозоли да потертости, оставленные на ладонях сотнями рукоятей клинков и топоров, продемонстрированы им сейчас не случайно. – Давайте смотреть на все трезво.

Туман недвузначно хмыкнул, давая понять, что думает о трезвых взглядах одного проходимца.

– Выяснить, не византийцами ли подослан этот стрелок, мы сейчас все равно не сможем. Ну, вот никак. Остается одно – узнать, не Полоза ли это рук дело.

– Вот и узнай у своей ключницы.

– А я думаю, кому-то одному из нас троих попасть в боярский терем нужно гораздо больше, чем остальным двоим.

– Слушай, если ты еще хоть раз, хотя бы одним словом обмолвишься об этой своей пришибленной идее устроить мне свидание с замужней бабой, я тебе обещаю…

Высказать угрозу до конца Хват не позволил.

– А если это не моя идея?

То, что к вечеру небо затянули угрюмые тучи, им было только на руку. Где-то в глубине лиловых громад недовольно перебирал свои секиры Перун, посылая земле отзвуки их скрежета, когда они соприкасались друг с другом. Вторил ему Сварог, изредка бухая в небесной кузне тяжеленным молотом по исполинской наковальне. Не иначе, перековывал поостывший да пообтершийся о небесную твердь солнечный диск. При этом грохоте уши закладывало по-настоящему, а бестолковые лошади, ничего не смыслящие в устройстве мира, испуганно шарахались, приседали на круп, трясли гривой и недовольно пританцовывали на месте.

Отсюда как на ладони был виден княжеский кремль. Сейчас он угрюмо чернел на фоне остывающего белесого куска неба, прогнувшегося под весом тяжелых туч. Рукой подать было и до хазарского конца. Правда, это соседство радовало не особенно.

– Эта кочерга никогда, что ли, не гаснет?

Хват недовольно смотрел на хазарскую башню, венец которой был объят высоченным столбом пламени. Его отблески плясали на хмурой роже варяга, бросали дикие тени на терема знатных мужей, отодвигали мрак в угрюмые подворотни, становившиеся от этого еще более зловещими.

– Нам вообще-то темнота нужна и сонный покой, а эта лучина половине города спать не дает. Что за обычай – палить столько дров?

– Ромеи говорят, что и славянский Ярило, и Чистый хазар – одно и то же божество, – как по-писаному тут же выдал книгочей. – Непонятно только, мы первыми его почитать стали или переняли обычай у них. Их священное пламя – главный символ веры огнепоклонников.

– Да мне что с того, что они лучине кланяются? Ты мне лучше скажи, раз такой умный, как нам сейчас незаметными туда пробраться?

– Ну, ты же вчера как-то пробрался. Притом ночью. И раз костер этот не заметил, стало быть, не так-то он тебе и мешал.

– Хе! Так не до того было, – осклабился варяг. – Но сегодня не мне ж на бабу лезть.

– Хват, я тебе когда-нибудь усы твои вислые в отхожее место суну, чтобы рот потом открыть боялся, – тут же откликнулся Тверд. – Или, вон, хазарам отдам. Они тебя на маковку своей стрельни привяжут, да чуб подпалят. Ты и так-то на свечку с этим фитилем на башке похож. Вот и будешь у них заместо бога.

– Я вот сейчас коня поворочу, и думайте тогда сами, как туда пробираться, – угрюмо откликнулся Хват. Когда перебранка касалась чуба, рука его непроизвольно, Тверд это не раз замечал, хваталась за рукоять меча. – Вы как раз удачно друг другу подходите – один умный, другой главный. Вот и валяйте.

На миг меж ними повисла тишина, мрачная, как тени, злобно пялящиеся из углов на хазарское пламя. Слышен был лишь затихающий во дворах людской гомон, да торжественный гул костра на высоченной веже, прерываемый громким треском горящих бревен.